Самое важное из истории ЕГЭ

Необходимо понимать, что идея ЕГЭ возникла, прежде всего, как ответ на общественное недовольство механизмами поступления в вузы, сложившимися в советские годы. Лучшие университеты создали деструктивную модель подготовки своих абитуриентов, когда специально отобранные дети целенаправленно готовились к поступлению в конкретный вуз, и обычным делом было зачисление за взятку и по звонку. Можно было сколь угодно успешно учиться в школе, но твое место в вузе занимал кто-то более удачливый. В то же время провал на вступительном экзамене своего плохо подготовленного ученика учитель всегда мог списать на необъективность приемной комиссии.

Решение об апробации ЕГЭ вызревало с огромным трудом. Директор Центра социально-экономического развития школы ВШЭ Анатолий Пинский  рассказывал, как в конце 1990-х сидел в гостях у экс-министра Эдуарда Днепрова, тот отвлекся на телефонный звонок и затем полушепотом сообщил: «Только что звонил Шадриков (в тот период замминистра образования – прим. ред.) с правительственной комиссии, конфиденциально. Они все-таки поставят вопрос об отмене вступительных в вузы». То есть даже в среде образовательных политиков постановка такого вопроса считалась поступком экстраординарным и чуть ли не героическим. Уже в 2001 году, принимая первых абитуриентов с результатами ЕГЭ в Высшую школу экономики (в Москве на это решились всего 4 вуза), первый проректор Лев Любимов говорил: «Мы поступаем, как врач, который, прописывая больному лекарство, должен проверить его на себе».

Модель ЕГЭ в ее нынешнем виде формировалась по итогам огромного количества дискуссий, попыток найти компромисс и, конечно, проб и ошибок. В начале 2000-х на полном серьезе обсуждалась возможность введения так называемой «ректорской квоты», позволяющей зачислять от до 25% абитуриентов в обход ЕГЭ на усмотрение вуза, оформляя это решением ученого совета. А в 2004 году при смене руководства федерального министерства и вовсе начали обсуждать «модель трех свобод», когда свобода выбора формата выпускных (вступительных) испытаний есть и у школы, и вуза, и у выпускника (абитуриента). В результате идею единого экзамена как основной формы измерения удалось сохранить, но в то же время были определены принципы проведения всероссийской и межвузовских олимпиад, по результатам которых в вузы могут поступать около 5% абитуриентов.

Изначально идею ЕГЭ связывали с изменением механизма финансирования высшего образования. По результатам ЕГЭ абитуриент должен был получить ГИФО – государственное именное финансовое обязательство, то есть финансовое обеспечение от государства на обучение в вузе. Предполагалось ввести пять категорий ГИФО - А+, А, Б, В, Г, за каждым из которых стояла определенная сумма, выделяемая государством. От трети до половины студентов должны были учиться только за ГИФО, остальные оплачивали бы учебу или частично (что до сих пор не допускается законом), или полностью, также рассматривалась возможность дополнения ГИФО адресными субсидиями из региональных и муниципальных бюджетов.

В 2002 году эксперимент по ГИФО стартовал в шести вузах Чувашии, Марий Эл и Якутии. В региональных СМИ тех лет встречаются и позитивные, и негативные отзывы о нем, причем некоторые авторы связывали с ГИФО переход к платному высшему образованию, чего в принципе никто не планировал. Но даже на федеральном уровне далеко не каждый политик понимал суть эксперимента – например, говорили, что вместо ГИФО лучше вводить образовательное кредитование, хотя эти механизмы не являются альтернативными. Новое руководство федерального министерства не рискнуло расширять эксперимент, на ограниченном числе вузов он терял смысл и в 2005 году был прекращен.

Как хитрили с ЕГЭ

Вплоть до 2013 года всевозможные нарушения на ЕГЭ были обычным делом. Вот лишь несколько характерных примеров.

31 мая 2010 года, в день проведения ЕГЭ по русскому языку, в городе Морозовске Ростовской области с поличным были пойманы 70 учителей школ, собравшиеся в доме детского творчества для того, чтобы заполнить бланки ЕГЭ за своих учеников. Как выяснилось, имела место круговая порука в отдельно взятом городе: подобные безобразия не первый год происходили с ведома директора школы № 5, главы районного отдела образования и, очевидно, других муниципальных руководителей. Стоимость «услуг» составляла около 40 тысяч рублей за очень высокие баллы, 30 тысяч – за не очень высокие, в дело были вовлечены учителя со всего города. Возможно, об этом никто и не узнал бы, если бы не местный депутат-разоблачитель, пожаловавшийся в прокуратуру и объяснивший «Комсомольской правде» свою гражданскую позицию: «Если бы учителя бесплатно такую помощь оказывали, я бы ни за что не стал поднимать шум: бескорыстно – можно. А так как сказали, что им за это деньги платили, – извините, мне их не жалко вовсе».

7 июня 2011 года в московской школе № 264 вместо семи одиннадцатиклассников из 958-й школы, обучавшихся экстерном, ЕГЭ по математике сдавали семеро студентов МФТИ. Вместо одного юноши-школьника работу писала девушка – Ксения Соловьева, в 2007 году победившая на международной олимпиаде школьников по физике в Иране. Как выяснилось, организаторы не проверили паспорта у участников экзамена, ограничившись перекличкой. Фальсификаторов задержали после окончания экзамена, потом отпустили, результаты, разумеется, аннулировали, а затем последовала долгая дискуссия о том, нужно ли их исключать за это из Физтеха и в чьей компетенции принятие подобных решений.

Летом 2011 года в Российском национальном исследовательском медицинском университете имени Н.И.Пирогова в списках абитуриентов, представленных к зачислению, оказались «мертвые души» с очень высокими результатами ЕГЭ. Подлог обнаружил программист Виктор Симак. Помогая знакомому абитуриенту оценить шансы на поступление, он проанализировал с помощью компьютерной программы списки из 20 тысяч абитуриентов медицинских вузов Москвы и пришел к выводу, что во «Втором меде» на бюджетные места претендуют несуществующие абитуриенты. Смысл подлога был в том, чтобы в следующую волну исключить «мертвые души» из списков (они якобы забрали документы и ушли в другие вузы), а на освободившиеся места зачислить своих абитуриентов с низкими баллами. Возник скандал, ректора уволили. «Понятно, что вузы хитрили со списками абитуриентов и раньше, но не в таком масштабе, – комментировал ситуацию проректор ВШЭ Григорий Канторович. – Но в случае со «Вторым медом» можно говорить о коррупции раблезианского размаха – это ж надо такое придумать!»

В том, что и вузы, и школы, и органы образования разных уровней «хитрят» по мере возможности, помогая школьникам и абитуриентам получить нужные оценки и поступить в нужные вузы, сомнений не возникало. Подлинность результатов ЕГЭ в регионах легко отслеживались с помощью статистики – на совещаниях региональных министров руководители Минобрнауки неоднократно демонстрировали таблицы, показывающие, что в таких-то регионах вдруг без всяких причин резко увеличивалось число высокобалльников. Андрей Фурсенко, общаясь с журналистами в бытность министром, не раз говорил, что коррупция при ЕГЭ так или иначе будет существовать, и каждая новая степень защиты будет сопровождаться появлением новых лазеек для ее преодоления. Вопрос лишь в том, чтобы свести масштаб злоупотреблений к минимуму.

Как пресекли эти хитрости

Летом 2013 года министр Дмитрий Ливанов назначил руководителем Рособрнадзора Сергея Кравцова, начинавшего карьеру в Минобразовании 1990-х. Кравцов досконально знал механизмы организации ЕГЭ, поскольку несколько лет работал помощником Виктора Болотова (первого замминистра, отвечавшего за эксперимент по ЕГЭ, и затем руководителя Рособрнадзора), и умел общаться с регионами — в должности директора министерского департамента отвечал за проект модернизации региональных систем образования в начале 2010-х.

Весь учебный год после назначения Кравцов наводил порядок в отвечающих за ЕГЭ федеральных структурах и колесил по регионам, выстраивая властную вертикаль. И в экзаменационную кампанию 2014 года не было зафиксировано ни утечек КИМов, ни массовых нарушений в пунктах проведения экзамена. Резко упали показатели – в одной из кавказских республик средний балл по русскому языку уменьшился в 2 раза. С тех пор проведение экзаменов напоминает войсковую спецоперацию – с рамками металлоискателей, с видеокамерами, с огромными рисками для организаторов потерять работу за малейшее нарушение инструкций. Коррупцию при проведении ЕГЭ удалось ликвидировать в кратчайшие сроки.

В последующие годы последовали и содержательные изменения в итоговой аттестации. В контрольно-измерительных материалах постепенно стали отказываться от части А, чтобы избежать типичных обвинений в том, что ЕГЭ – это «угадайка». Допуском к единому экзамену стало итоговое сочинение. Дополнительные баллы при поступлении в вузы теперь можно получить за портфолио, в которое включены победы в интеллектуальных состязаниях, аттестат с отличием, волонтерство и даже значок ГТО.

От ВПР до PISA

Наведя порядок с ЕГЭ, Рособрнадзор приступил к выстраиванию общенациональной системы оценки качества образования. И хотя ее основой по-прежнему остается ЕГЭ, а также ОГЭ в 9 классе (количество обязательных ОГЭ увеличивается ежегодно), добавились и другие элементы. Это, прежде всего, всероссийские проверочные работы (ВПР — те же годовые контрольные, что и в советские годы, но по единым контрольно-измерительным материалам) и национальное исследование качества образования (НИКО – исследование качества образования на выборке школ). Как не раз заявлял Сергей Кравцов, по результатам любых измерений не должны применяться репрессивные меры по отношению к отстающим, будь то школа, учитель или ребенок. Задача другая – помогать им, улучшая качество образования на основе объективных данных о его развитии.

Элементом системы оценки качества стало участие России в международных исследованиях, из которых наиболее известны PISA, PIRLS и TIMSS. Они оценивают наиболее распространенные и необходимые в жизни компетенции, проводя сравнение на материале большого числа стран. Россия с 2006 года лидирует по качеству чтения выпускников начальной школы, результаты по математике и естественным наукам в 4 и 8 классах стабильно улучшаются (в 2015 году Россия вошла в первую десятку). Даже в PISA — самом сложном для нас исследовании, проверяющем умение выпускников основной школы применять знания на практике, наметился прогресс.