О решении заняться наукой
Желание заниматься наукой у меня сформировалось еще в студенческий период. Поэтому после вуза поступил в аспирантуру Института экономики Академии наук СССР (ИЭ АН СССР), и вся последующая жизнь была так или иначе связана с научной деятельностью — сначала в том же Институте экономики, затем в Институте системных исследований и опять — в ИЭ. Только в конце 1980-х годов я начал вести семинары на экономфаке МГУ имени М. В. Ломоносова. Несмотря на кризис 1990-х годов, уходить из науки куда-то в прикладные отрасли не хотелось. Поэтому надежда была только на вузы: дополнительные заработки от преподавания выручали, но жить приходилось от зарплаты до зарплаты.
Поначалу мы хотели создать не образовательный институт, а научный.
В начале 1990-х годов в ИЭ мне довелось довольно тесно сотрудничать с Ярославом Кузьминовым. По его инициативе стали думать, что делать дальше. Академия наук в 1990-е годы начала хиреть и во многом утратила прежний статус. К тому же экономисты Российской академии наук (РАН) выступили с критикой экономической политики правительства, что также не осталось без последствий для финансирования нашего научного учреждения. Сотрудники РАН жили бедно, хотя экономистам было легче, чем остальным, благодаря заработкам на стороне. Многие в то время перестали заниматься наукой.
Об основании Вышки
Решение создать Высшую школу экономики многие ученые восприняли положительно. Кстати, поначалу мы хотели создать не образовательный институт, а научный — компактный экономический научный центр, где помимо экономики были бы представлены социология, право, в общем, все, что нужно экономисту для целостного понимания ситуации. Не знаю, почему этот проект заглох, но вместо него возник другой — Вышка, который, как видите, реализовался. В начале 1990-х годов это было именно образовательное учреждение. Первые годы до науки дело не доходило. Хотя научные институты появились сразу, и какой-то план научных исследований у нас был, но он носил, в основном, прикладной характер и от образовательной деятельности был оторван.
Проблема созрела к 2000 году, когда стало ясно, что образование надо как-то соединять с наукой. Усилия были предприняты активные. Начались семинары Евгения Григорьевича Ясина, запустили Апрельскую конференцию и многое другое. За нулевые годы Вышка превратилась в настоящий интеллектуальный центр с сетью научных учреждений. Хотя проблема увязки науки и образования остается. У меня, например, до середины нулевых было так: в РАН — исследования, в Вышке — преподавание. Словом, Вышка стала научным центром не сразу.
Вышке удалось за короткое время стать успешной.
И все же первая и главная цель Вышки — подготовка новых молодых кадров. Пока у нас была только магистратура, к нам поступала молодежь из вузов технического профиля, которая за короткое время переучивалась, чтобы идти работать в банки и компании. Поскольку у студентов была хорошая математика, учиться им было легко. Первые составы наших выпускников — это очень сильные ребята.
О развитии Вышки и появлении новых факультетов
Не скажу за всех экономистов, но часть из нас была всегда открыта к гуманитарным наукам. Так что экспансия вширь не стала неожиданностью. Первоначально у нас были экономика и менеджмент. Они возникли сразу. Потом — социология и право. Нам очень хотелось открыть юридический факультет, чтобы наши экономисты получали хорошую правовую подготовку. Сообщество юристов замкнуто, поэтому состыковывать экономику с юриспруденцией оказалось трудно: далеко не все юристы были к этому готовы. На факультете права даже несколько раз менялось руководство. С социологией, психологией и другими дисциплинами проблем было меньше. В целом, междисциплинарное поле сформировать удалось.
А вот, например, с Московским институтом электроники и математики (МИЭМ) получилось иначе. Он присоединился к Вышке в рамках министерской политики укрупнения вузов. И уже после его присоединения пришлось думать о том, как соотносить инженерные специальности с экономическими. На первых этапах расширения мы рассчитывали создать вуз широкого профиля, где были бы представлены гуманитарные и общественные науки. Появление МИЭМа и, теперь, физиков нарушило эту логику. К этому, впрочем, подталкивала еще одна внешняя причина. Вышка ведь поначалу не называлась университетом. Потом этот статус нам присвоили, но в министерстве тем временем вспомнили, что «университет» не может быть узким. Это же нечто универсальное. Поэтому появилось требование, чтобы университеты объединяли большое число разных научных отраслей.
Научная элита страны идет в Вышку. Не куда-нибудь, а в Вышку.
Есть и еще один аспект. Вышка получила репутацию хорошего сильного вуза, где нет коррупции. Благодаря такой репутации к нам со стороны идут специалисты, которые хотели работать только у нас. Отталкивать таких людей негоже: среди них много достойных профессионалов. У нас, например, есть замечательный факультет математики, где работает группа ученых — лидеров в своей области. Они — наша гордость. Мы надеемся, что также будет и с физиками. Научная элита страны идет в Вышку. Не куда-нибудь, а в Вышку. Им что — отказывать, объясняя, что мы экономический вуз? Говорить, чтобы они шли подальше? Ни в коем случае. Так что нашему расширению отчасти помогает наша же репутация, что, конечно, здорово!
Вышке удалось за короткое время стать успешной. Во многом это произошло благодаря строгим требованиям, которые мы предъявляем к специалистам. За плагиат и любое другое жульничество у нас сразу же увольняют. Бывает, мы лишаемся из-за этого и умелых преподавателей, но ничего не поделаешь. На этом стоит наша репутация и академическая атмосфера. Это очень важно для нашего развития. Нам нельзя этого терять, иначе мы превратимся в рядовой вуз. А нам с самого начала хотелось быть элитным вузом. Пусть не по всем направлениям, но именно элитным.
О научных интересах
Я со студенческих лет был заинтересован не столько в самой экономике, сколько в ее методологии. В чем специфика экономического знания? Его характер? Насколько это знание близко к реальности? Последний вопрос возник еще в советскую эпоху. Может быть, именно поэтому я стал преподавать в Вышке историю экономических учений: она ближе всего к моим интересам. Я много занимался вопросами адекватности экономических теорий тем процессам, которые происходили у нас в переходный период. Кстати, в мировой науке экономическая методология — тоже сравнительно молодая тема. Она начала основательно развиваться только в 1980-е годы. Сообщества специалистов до этого не было.
В АН СССР мы с коллегами понимали, что в плановой экономике есть много изъянов. При этом лично у меня не было серьезных претензий к плановой экономике как таковой. Я не был диссидентом. Мне хотелось совершенствовать систему, действовать в рамках сложившегося в СССР общественного строя. По этой, кстати, причине я не стал активным реформатором. На каком-то этапе перестройки стало ясно, что меняться будет вся система. Участвовать в этом мне не хотелось. Я не думаю, что плановая экономика нежизнеспособна, да и современные экономики находятся где-то в промежутке между рынком и планом. Чистых рыночных экономик нигде нет. Проблемы, казавшиеся специфичными для советской экономики, сегодня встречаются в мире повсюду. Например, в крупных корпорациях с плановыми системами и бюрократией. В Вышке, извините, эти проблемы тоже есть.
Жаль, что методология экономической науки у нас развита слабо. В Вышке мы с коллегами в свое время основали кафедру экономической методологии и истории. У нас есть буквально несколько человек на всю страну, кто этим занимается, и почти все работали в Вышке. Проблемы подготовки наших современных экономистов требуют методологического анализа, а его нет. Новые люди в эту область приходят редко. Молодежь идет по-прежнему в бизнес, а философы, которые занимаются методологией науки, как правило, совсем не знают экономики. На Западе специалистов, безусловно, больше.
Еще одной попыткой более широкого подхода к современным проблемам стало открытие междисциплинарной магистерской программы «Политика. Экономика. Философия». Сегодня на нее записываются не только российские, но и иностранные абитуриенты. Приезжают с лекциями профессора из западных стран. Интерес к такому начинанию есть и у профессуры, и у студентов, и у иностранных коллег.
О научных школах в России
Темой научных школ долгое время интересовались разве что специалисты по науковедению. Актуализировалась она лет пятнадцать назад, причем сразу же была забюрократизирована и, следственно, дискредитирована. Государство стало выделять щедрые гранты на развитие научных школ. Само собой, эти школы начали расти как грибы после дождя. Каждая кафедра хотела называться школой, лишь бы получить бюджетные деньги.
Так что говорить о школах надо с большой осторожностью. Настоящие научные школы складываются трудно и по-разному в разных науках. Исходное представление о школе, пришедшее к нам из Средних веков, — это учитель, передающий знания ученику. Но сегодня наука организована иначе, поэтому для существования школы вовсе не обязательна прямая трансляция учительского опыта, как это было раньше.
Совпадает ли понятие «научная школа» с понятием «научной парадигмы?» Очевидно, нет. Парадигма — более общая вещь. В рамках одной парадигмы может существовать не одна школа. Именно так обстоит дело в современной экономической науке. Впрочем, реальная картина еще сложнее. Вопреки основоположнику теории научных парадигм, в экономике сосуществуют и разные парадигмы, и многочисленные научные школы. Есть мейнстрим с разными школами, и параллельно с ним — гетеродоксальные школы разной степени маргинальности.
О российском экономическом сообществе
В Советском Союзе тоже было несколько научных школ. Все они строились на разных интерпретациях марксизма. Во время перелома 1990-х годов высшее образование стало перестраиваться. Появились новые учебники, переведенные с английского. А кто ими пользовался? Те же преподаватели-марксисты. Кто-то из них переучился, освоил новую литературу и влился в экономический мейнстрим, а кто-то застрял на перепутье, и учит уже не марксизму и еще не мейнстриму. Эта разноголосица — очень большая проблема в российском образовании, особенно в региональных вузах. Как бедные студенты учатся в такой ситуации, трудно представить.
Экономика — это наука, привязанная к окружающей реальности. Если учебник далек от наших реалий, то он годится разве что для изучения «чистой» теории.
Сегодня специалисты работают как по иностранным переводным учебникам, так и по российским, что, на мой взгляд, не совсем хорошо. Экономика — это наука, привязанная к окружающей реальности. Если учебник далек от наших реалий, то он годится разве что для изучения «чистой» теории. А как эту теорию применить к тому, что за окном? Ни преподаватель, ни студент этого не знают. Это старая и самая тяжелая проблема экономики: далекая абстрактная теория и суровая конкретная реальность. В Советском Союзе мы пытались решить эту проблему в рамках неформального общения с коллегами – на конференциях эти вопросы не ставились. Сегодня, как ни странно, мы видим в России нечто похожее.
Простой пример: реформаторы 1990-х годов до сих пор уверены в том, что они делали в целом все правильно, ошибаясь разве что по мелочам. Общественное мнение развернулось сейчас, по-моему, на сто восемьдесят градусов: в 1990-е все было неправильно. А что говорят теории? Они остались, по большому счету, теми же. Причем на Западе ведь не было единства в отношении ельцинских реформ. Было даже письмо группы известных экономистов, включая нескольких нобелевских лауреатов, резко критиковавших тогдашние реформы.
Так как же соотнести тогда стандартную экономическую теорию с реформами в России и восточноевропейских странах? Когда начинаешь приглядываться, становится ясно, что мейнстрим про реформы просто ничего не говорит, предполагая стабильное состояние экономики. Но ведь в конце 1980-х начался кризис. Экономическая модель — это абстракция. Она для чего-то годна, а для чего-то нет. Правильной она может быть только для своих условий. Студентов этому не учат. Считается, раз они освоили учебник, значит, они могут давать рекомендации на все случаи жизни.
Кадровый голод в России после распада Советского Союза, о котором много говорили, действительно был. Тип экономики изменился. Реальность изменилась. В новой ситуации поначалу не оказалось никого, кто мог бы объяснить, как работает рыночная экономика. Разве что немногие специалисты по западным экономикам. Правда, наука от востребованности таких специалистов получила мало, ведь чаще всего они уходили в бизнес, в банки. Преподавать им было некогда, они процветали и без этого. Да и мировая экономическая наука не располагает сегодня хорошими объяснениями того, что делается в бывших плановых экономиках и что в них надо менять. Так что новые теории нужны, но научного потенциала для их разработки явно недостаточно.
Материал проекта «Наука в Вышке: и для школы, и для жизни»
Если вам интересно посмотреть на Вышку глазами ее первых профессоров и немного узнать о том, как из небольшого вуза она превратилась в ведущий российский университет, будем рады видеть вас на этом сайте. Читайте, смотрите и получайте удовольствие!