Владимир Автономов:
«Вышка быстро создала себе хорошую репутацию, потому что готовила сильных студентов»

О первых шагах в науке

У меня рано сложилось мнение о том, что человеку естественно заниматься наукой. Видимо, это произошло благодаря сестре, которая старше меня на десять лет. Сейчас она известный российский философ. Наукой заинтересовалась еще во время учебы в МГУ имени М. В. Ломоносова. Помню, как она писала статью с нашим дядей Михаилом Гаспаровым о переводах сонетов Уильяма Шекспира Самуилом Маршаком. Интересно было смотреть на это со стороны.

Я поступил в МГУ на экономический факультет. Не все, что преподавалось там, способствовало созданию благоприятного имиджа науки: многие курсы были откровенно скучные, догматические, начетнические. Но были и исключения — цветы в пустыне. Например, экономист В. П. Шкредов, который занимался Карлом Марксом, вел у нас спецсеминар по «Капиталу». Было это на втором курсе. Первый опыт научного открытия с нашим преподавателем сводился к тому, что «простое товарное производство» представляет собой не историческое явление, а логическую абстракцию, взятую Марксом из капиталистического производства. В то время на кафедре политической экономии со Шкредовым на эту тему спорили многие, включая заведующего. В дискуссиях участвовали Эвальд Ильенков и Виктор Вазюлин — великие философы и знатоки Маркса. Даже проходили открытые дебаты, на которых мы всегда болели за нашего учителя.

На третьем курсе к нам пришел Револьд Энтов, который вел у нас семинар по экономике империализма. Вот где наука, подумали мы. Энтов все знал — и про историю, и про нынешнее состояние западной экономики, причем знал глубоко, не на уровне учебника. С тех пор я с Револьдом Михайловичем не расстаюсь. Буквально сегодня утром говорил с ним по телефону. Он навсегда остался моим научным руководителем и другом. После университета, в 1977 году, я пошел к нему в Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) Академии наук (АН СССР). Работы я писал тоже у него. Чувствовалось, что он серьезно относится к научным исследованиям, и это вдохновляло. Я учился в заочной аспирантуре. Револьд Михайлович взял меня в институт стажером-исследователем. Вспоминаю, как он давал нам темы для курсовых. Его метод можно уподобить бросанию котенка в воду: бросаешь и смотришь — выплывет или нет. Давалась тема (мне, например, он дал временну’ю структурe процентных ставок), в ней нужно было самостоятельно разобраться — прочитать литературу, составить впечатление. Работа строилась так, что с самого начала не давалось никаких поблажек. Сейчас я понимаю, как беспомощно выглядел со стороны.

Работая с Револьдом Михайловичем в ИМЭМО, я еще сильнее укрепился в представлении, что настоящая наука — это серьезно и без дураков. Револьд Михайлович иногда говорил нам наедине, что мы должны стремиться написать работу, которую опубликуют в «American Economic Review», ведущем американском экономическом журнале. Мы понимали, что нам такое не светит. Хотя Максим Бойко, сотрудник нашего сектора, в конце концов написал такую статью, но в соавторстве с Робертом Шиллером, будущим нобелевским лауреатом.

О работе в ИМЭМО

Планка всегда была очень высокой. Наверное, отчасти, это многих из нас деморализовало. В среднем кандидатские диссертации у Револьда Михайловича мы писали десять лет — нормальный джентельменский срок. Защитился я только в 1986 году. Все по гамбургскому счету. ИМЭМО стоял в Академии наук на особом месте, так как готовил «наверх» записки о реальном положении западной экономики и политики — без идеологических прокладок, расшаркиваний и реверансов. Револьд Михайлович был, по общему мнению, самым умным экономистом в институте. Он лучше всех знал теорию, знал математику, занимался проблемой экономических циклов и кризисов. Под его началом трудился целый сектор. Ему дали карт-бланш в кадровых вопросах: он мог принимать на работу тех, кого хочет. И он набирал ребят интересных и удивительных. Марка Урнова, например, он взял в свое время из Института внешней торговли, Леонида Григорьева — из аспирантуры МГУ. Еще были Наталья Макашева, Андрей Полетаев, Сергей Николаенко и другие. Все были очень яркие и очень разные.

Защищаться перед ними было тяжело. Первое обсуждение моей кандидатской было для меня ударом. Ничего тяжелее я в жизни не испытывал. Ясно было, что мой труд никуда не годится и обращаться с ним куда-либо просто стыдно. Кто-то меня утешал, но мне все равно казалось, что жизнь моя кончена. Потом я постепенно отошел — понял, что еще не все потеряно, и диссертацию через десять лет защитил. Мы всю жизнь учились у Револьда Михайловича тому, что к науке надо относиться серьезно, а планку поднимать как можно выше. До сих пор, если Револьд Михайлович говорит, что ему понравилось что-то из написанного нами, то для нас это самый дорогой комплимент. Когда мы писали у него диссертации, высшей похвалой была: «Я Вас больше читать не буду». Это означало, что работа приличная и наконец-то можно защищаться.

Поскольку ИМЭМО изучал реальную ситуацию в западной экономике, у нас был доступ в спецхраны, так что мы могли читать запретную литературу. В отличие от нас, Институт экономики АН СССР и МГУ были оплотами советской экономической мысли — схоластического марксизма. Они часто обвиняли нас в ревизионизме, писали доносы в ЦК КПСС. Прикрытием для нас была наша работа: мы были нужны государству, ведь оно хотело знать о состоянии экономики в западных странах. Нас до поры до времени прикрывали, но неприятие со стороны никуда не исчезало.

О первом этапе работы в Вышке

Многие наши экономисты пришли в Вышку из ИМЭМО: Револьд Энтов, Лев Любимов, Андрей Полетаев, Георгий Мирский, я и другие. Из Института экономики тоже пришли лучшие, например, Ярослав Кузьминов и Вадим Радаев. В Вышку вообще собирались таланты отовсюду, где они были. У Ярослава Ивановича прекрасное чутье на одаренных и интересных людей. Где бы он их ни находил, он всегда их пытается пригласить, за что ему большое спасибо. Я бы сказал, что в Вышке я оказался отчасти благодаря сильной команде, которая здесь собралась.

Поначалу я работал на полставки. Устроился к Олегу Ананьину на кафедру истории экономической науки. Вместе с ним и Натальей Макашевой мы создали курс по истории экономических учений, которым гордимся до сих пор. Материал поделили на части — каждый читает то, что лучше знает. Курс читается в Вышке и поныне. На полную ставку Ярослав Иванович звал меня три раза. На высокие начальственные посты я не соглашался. Сдался тогда, когда он предложил мне стать деканом факультета экономики. Решил попытаться и в итоге пробыл на этой должности одиннадцать лет.

Мы быстро завоевали себе репутацию, потому что готовили сильных студентов. Об этом пошел слух в Москве, и к нам повели детей. Я и своего сына в Вышку учиться привел. Стало ясно, что по сравнению с другими университетами, где очень много людей старого поколения, в Вышке много молодых, которые учились, ездили и набирались опыта. К нам приезжали преподавать западные профессора. Мы ориентировались на включение в мировое экономическое сообщество — не изобретение своего велосипеда, а освоение того, как на велосипеде ездят во всем мире. Ну и, конечно, нашим исходным импульсом было создать такое высшее учебное заведение, после окончания которого человек мог бы влиться в мировую науку и быть в ней конкурентоспособным.

О сообществе российских экономистов

Когда приходится участвовать в российских конференциях, видно, насколько выросла осведомленность наших экономистов о том, что происходит в мире. Хотя большинство все равно имеет об этом слабое представление. Сейчас Институт экономики Российской академии наук (РАН) проводит исследование под руководством Александра Рубинштейна. Из Вышки в нем принимают участие Фуад Алескеров и я. Мы пытаемся оценить наше экономическое сообщество и наши журналы по экономике. Анализируются данные о трех больших группах ученых — участниках Апрельской конференции в Вышке, конгрессов Новой экономической ассоциации и Московского экономического форума МГУ. Выяснилось, что все три группы сильно отличаются друг от друга. Вышка больше интегрирована с Западом, Московский экономический форум — это убежденные самобытники, а Новая экономическая ассоциация объединяет всех и находится посередине. То есть Вышка стоит на западном фланге нашего сообщества и консолидирует российских и зарубежных экономистов. Так было с момента ее основания.

Сообщество очень сегментировано. Помимо перечисленных мною трех групп, есть еще эксперты, работающие на правительство. Это особые люди со своим складом характера и взглядом на жизнь. Конечно, большинство экономистов — вузовские преподаватели. В целом, это наиболее консервативная часть сообщества, хотя и среди них последнее время идут некоторые подвижки. Интеграция с мировой экономической наукой в России проходит постепенно. Чем-то она напоминает китайский опыт.

В Китае есть огромный университет, где располагается экономический факультет, пропитанный насквозь идеями Мао Цзэдуна, марксизмом-ленинизмом и прочим. Рядом с этим факультетом есть небольшой институт, исследующий прикладные проблемы. Возглавляет институт китаец из Америки с хорошим образованием. Работают у него такие же китайцы из Америки, а учиться туда идут студенты, превосходно знающие английский. У таких институтов хорошая спонсорская и государственная поддержка, чего не скажешь о наших научных центрах. Исключениями являются только Вышка и, наверное, Российская академия народного хозяйства и государственной службы. В Китае же принято вкладывать деньги в образование. В любом тамошнем провинциальном университете есть корпус, построенный каким-нибудь гонконгским бизнесменом, где без оглядок на марксизм-ленинизм работает современный центр изучения экономического развития.

О фундаментальной науке в России и Вышке

В нашей стране есть спрос на прикладные и экспертные исследования, а вот на фундаментальные исследования и новых преподавателей с передовым опытом спроса нет. РАН, к сожалению, переживает не лучшие времена, карьера там перестала быть завидной, какой она была в мое время. Сейчас в институты РАН мало кто идет, они плохо финансируются, неумело контролируются новыми контролирующими организациями, погрязли в бюрократии, мешающей работать. Так что если у вас есть желание заниматься фундаментальной наукой, то вам прямая дорога либо на Запад, либо в Вышку. Мы пытаемся тянуться, ездим на все международные конференции, иногда печатаемся в западных журналах и коллективных монографиях.

Буду говорить о том, что лучше знаю. В области истории и методологии экономической науки самая сильная группа среди российских исследователей сейчас трудится в Вышке. Я бы не стал называть эту группу школой: она не делится на учителей и учеников. Олег Ананьин, Наталия Макашева, Георгий Гловели, Петр Клюкин, Денис Мельник и я — все мы коллеги и приятели. При этом своим делом мы занимаемся всерьез. Что это значит? Очень часто российские авторы учебников по истории экономической науки  знают свой предмет тоже только по учебникам. Таким образом, одно и то же знание перетекает из книги в книгу. Мы же при составлении курсов всегда обращаемся к западным оригиналам, что помогает нам встраиваться в международный контекст. Еще мы всегда отправляем большую делегацию из Вышки на конференцию Европейского общества истории экономической мысли.. В этом году с докладом в Антверпен едет моя студентка с четвертого курса Елизавета Бурина. Мы понимаем, что современных студентов трудно увлечь наукой, особенно историей науки, но каждый год один-два человека к нам приходят. Мы стараемся, чтобы этот огонек не погас, преподаем, пишем, проводим международные конференции, приглашаем людей из других стран.

О гуманитарном знании в экономике

На факультете экономики у меня есть спецкурс «Модель человека в экономической науке». Этой темой я занимаюсь очень давно. Начинал еще во время работы над кандидатской. На данный момент уже вышли две книжки и несколько статей. Курс я читаю, используя свои работы, в том числе самые новые. Такой подход часто приносит плоды: когда ребята видят, что им предлагают материал не давно минувших дней, а новую статью или вовсе готовящуюся рукопись, они это очень ценят, и у них просыпается интерес к учебе.

Однажды из трех сотен студентов на мой спецкурс записалось сто девяносто. Мне было приятно. Курс очень важен, потому что открывает ребятам гуманитарную составляющую экономической науки. Студенты не должны быть похожи на автоматы, умеющие работать только с моделями, о которых они прочитали в учебниках. Надо задумываться и о том, что за предпосылки у этих моделей, когда их можно применять, а когда нет. Ректор поддерживает нас в этом вопросе. В качестве аттестации по моему курсу студенты пишут эссе. Как-то раз одной из студенток я дал задание написать о модели человека, посещающего мой спецкурс. Она провела опрос, просмотрела оценки студентов по другим дисциплинам, и выяснилась очень интересная вещь: многие слушатели моего курса писали курсовые по математике и математическим методам в экономике, поэтому им сильно не хватало гуманитарного взгляда на мир, что и привело их ко мне. Видимо, свой курс я читаю не зря, раз мне удается заинтересовать ребят и расширить их взгляд на экономику.

Например, рассказывая им про Австрийскую экономическую школу, я начинаю разговор с того, что представляла собой Австро-Венгерская империя в XIX столетии, как проходило правление императора Франца Иосифа и как выглядела Вена в те времена. Таким образом они лучше понимают, как эта школа сложилась, почему она смотрела на мир именно так, а не иначе, и какие проблемы она пыталась решить. В Советском Союзе было принято говорить о западных экономистах только на основе их ошибок. Но ведь каждое направление, каждый великий экономист пытался решить свою задачу и очень часто он решал ее адекватно тому времени, тем знаниям, которые тогда были. Если мы будем почаще об этом вспоминать, нас никогда не накроет головокружение от успехов.

О связи преподавания с наукой

Уйдя с должности декана, я получил свободу для занятия преподаванием и наукой. Когда спящим студентам рассказываешь о задаче, которую не можешь решить в статье, они просыпаются, видя, что лектор делится с ними своими реальными проблемами. Очень часто вопросы студентов помогают закончить исследование. Недавно я прочел четыре лекции для бакалавров совместной программы Вышки и Российской экономической школы (РЭШ), где большинство составляют победители олимпиад. Самые светлые головы на нашем факультете. После каждой лекции студенты задавали такие вопросы, над которыми я даже не задумывался. Если не получается заниматься наукой одному, проси помощи у студентов.

Сейчас я стараюсь давать студентам темы, до которых у меня самого руки не доходят, ведь всего не успеваешь, но хотелось бы заняться. На самом деле люди разные. Мне очень важно общаться со студентами, выходить к ним. Для меня лично преподавание обязательно. Очень важно говорить с ребятами о том, что сам нашел и придумал, принимать обоснованные мнения, и, по-моему, это и для самих студентов очень полезно, когда преподаватель делится с ними своим научным опытом.

О своих научных интересах

Мои интересы сформировались в начале 1980-х годов, когда я работал в ИМЭМО. Надо сказать, в то время я переживал внутренний кризис. Мы занимались эконометрикой — строили прогнозную модель американской экономики. Работа интересная, но чего-то мне не хватало. Наука казалась мне слишком безличной. Я задумался над словами, которые мы привыкли использовать: «циклическое поведение инвестиций». Но ведь у инвестиций нет поведения, думал я, оно есть у людей, которые эти инвестиции делают.

Тогда Анатолий Кандель, ныне сотрудник Колумбийского университета, дал мне почитать книгу «Психологическая экономика», написанную в 1975 году Джорджем Катоной, психологом из Мичиганского университета, где он создал центр по проведению экономических опросов. Книга открыла мне новый мир. Оказалось, не только я задумывался о роли человека в экономических процессах. С Катоны возник мой интерес к человеку в экономике, его непредсказуемому поведению — иррациональности. Потом я нашел статьи о модели человека в экономической науке — homo economicus. Тогда я подумал, что каждый экономист по-своему представляет себе человеческую природу и что без этого представления никакой науки нет. Я стал искать, как эти представления формировались в истории. В процессе поисков написал две книги — «Человек в зеркале экономической теории» (1993) и «Модель человека в экономической теории» (1998). Это был мой первый большой самостоятельный шаг в науке, за что меня избрали членом-корреспондентом РАН. В России я оказался одним из первых, кто освоил эту тему и первым разработал ее достаточно глубоко. Затем из интереса к поведенческой модели человека возник интерес к истории экономической науки.

Начиная с 2013 года последняя область моих интересов — это проблема абстракции, опять-таки связанная с человеком. Экономическая наука, будучи наукой общественной, опирается на абстракции. С одной стороны, они необходимы, так как объект изучения слишком сложен, но с другой — абстракции дают только односторонний взгляд на вещи. Существуют адекватные или неадекватные абстракции, с точки зрения какой-либо задачи, а задачи могут быть разные. В 2013 году в «Вопросах экономики» вышла моя статья «Абстракция — мать порядка?»

Еще одно направление моих исследований — перевод и издание западной научной литературы. Я очень много занимался классиками. Главное мое «дитя» — Йозеф Шумпетер. Я перевел и отредактировал все его работы, в том числе огромную «Историю экономического анализа» (1954). Эта работа мне всегда нравилась. В свое время я переводил и стихи. Мало кто знает, но у меня есть переводы шведских эпиграмм XVII века, напечатанные в серии «Библиотека всемирной литературы» в томе под названием «Европейская поэзия XVII века». В свое время в университете я этим занимался исключительно ради собственного удовольствия. Умение адекватно передать смысл оригинала и хорошо изложить его на русском для меня всегда было очень увлекательно. Если я и буду чем-то полезен народу, так это тем, что познакомил его с сокровищами западной экономической мысли.

Об общении с западными коллегами и научной школе

С 1990-х я каждый год езжу на конференцию Европейской ассоциации экономической мысли. Это очень широкий форум — там и европейцы, и японцы, и американцы, и южноамериканцы. Учусь там вовсю у профессоров, которые не стоят на месте, а постоянно предлагают что-то новое. Институциональных отношений с западными научными школами у нас нет. Очень давно хочу подружиться и поработать с центром, который создал профессор Хельсинского университета Ускали Мяки. По-английски он называется «Center of Excellence». У нас его порой нелепо переводят как «Центр превосходства». На всю Европу такой один. Ускали набрал туда молодых сотрудников со всего мира: американцев, японцев, поляков, французов.

В Вышке подобной школы нет: не востребована. Кроме того, для школы нужен учитель. Я вырос из школы Револьда Михайловича, когда он начинал с нами возиться в ИМЭМО. Многим наставникам сейчас уже за шестьдесят, так что начинать без сильной поддержки молодых вряд ли получится, а молодого поколения не хватает. Тех, кто у нас остается и работает, я направляю в магистратуру, например, в Париж, или еще куда-нибудь, потому что наукой лучше заниматься на Западе. У нашего государства руки до этого точно не доходят. У Вышки может быть и дошли бы, но нужно очень много энергии, которой нет. Очень немногие из тех, кто к нам приходит и пишет курсовые, остаются в науке. Наука — интересное дело, но многие понимают это, когда проработают несколько лет в банке.

О привлечении студентов к науке

Бывало и так, что те немногие ребята, которые хотели попробовать себя в науке, не получали должного внимания с нашей стороны. Нас на факультете это очень беспокоило, и тогда вместе с Марком Левиным мы придумали «исследовательский поток». По ряду критериев в конце или середине первого курса мы отбираем людей, которым интересно заниматься наукой, даем им особые курсы, задания и ориентируем на самостоятельные исследования. Эксперимент проходит тяжело, но наплыв туда есть — около четверти потока. Точно так же мы поступили и с совместным бакалавриатом Вышки и РЭШ, на котором поощряются работы студентов в самых широких научных областях, включая естественные и гуманитарные. Ну и конечно — научно-исследовательские семинары.

Чтобы заниматься историей науки, нужно знать языки — хотя бы читать на них. Многие выбирают историю российской экономической науки, потому что испытывают трудности с иностранными языками. Хотя вот одна из моих студенток как-то научилась разбирать готический шрифт, чтобы для исследовательской работы познакомиться с учебником Шмоллера, издание которого доступно только в таком виде. Умение и склонность к иностранным языкам очень помогает в нашей работе.

О факультете экономических наук

Когда я пришел на факультет, у него уже была высокая репутация, но мы были только в начале пути. Теперь мы уже лидеры — не просто самые хорошие, но и самые большие. Количество очень сложно сочетать с качеством. Приходится учить много студентов и аспирантов. На науку у многих не хватает сил: преподавательская нагрузка мешает. Я, например, не мог всерьез заниматься наукой пока был деканом: административная волокита отнимала все свободное время. Десять-одиннадцать лет я что-то писал и публиковал, опираясь исключительно на старые наработки. Конечно, есть люди, которые умеют сочетать и преподавание, и науку, и административные обязанности. Вадим Радаев, например, которым я восхищаюсь. У него в голове столько текущих дел, но он железным образом отключает себя на два дня в неделю для занятий наукой.

Вышка и факультет экономики — это очень бурно растущий организм. Мы никак не можем достичь стадии равновесия — как велосипед, который не падает, пока едет. Экстенсивное развитие было, причем очень большое, но мы  все равно отстали от стандартов мировой науки. Подтянулись, правда, в образовании: наши бакалавры идут нарасхват во всех зарубежных магистратурах. А вот у самих пока сильной магистратуры нет: нужны преподаватели. Период экстенсивного развития уже, наверное, миновал и теперь нам надо двигаться, не сбавляя хода, ко все более амбициозным целям. С научными штудиями это сочетать трудно, но необходимо.

В плане новых кадров факультет тоже очень изменился. Я говорил о низком интересе к науке, но ведь и преподавать идут не многие. Преподавательский рынок высокого уровня очень узкий: Вышка, РАНХиГС и МГУ. Поэтому те наши выпускники, кто хочет после учебы преподавать, остаются у нас. Читают самые сложные курсы. Плюс мы стали нанимать преподавателей с международного рынка. Каждый год один-два человека проходят конкурсный отбор. Таким образом формируется международный коллектив учёных, преподавателей и студентов, который может решать все более амбициозные задачи.