Ирина Филатова:
«Вышка — это инициатива людей, которых я глубоко уважаю, с которыми я ассоциирую очень важные перемены в жизни страны и на которых была вся надежда»

О выборе профессии

Я окончила школу в 1965 году. Оттепель закончилась, и время было сумрачное. Года за два до окончания школы я случайно попала на Африканский семинар в Доме дружбы с народами зарубежных стран. Советские люди знали тогда довольно четко, что можно говорить, а чего нельзя. Участники же этого семинара — африканские студенты — говорили откровенно и со страстью, обсуждали и осуждали все, что хотели, и настаивали на том, чтобы все это отражалось в советской прессе без какой бы то ни было цензуры. Я провела на этом семинаре два года и стала его секретарем. Так что выбор кафедры африканистики в Институте стран Азии и Африки (ИСАА) при МГУ имени М. В. Ломоносова был вполне осознанным.

«Для педагога самое важное — учить собой»

ИСАА был неоднозначным институтом. Он менялся вместе с эпохами — от оттепели до застоя. Многое зависело от конкретных людей. Мне очень повезло с кафедрой: на ней были прекрасные преподаватели. Я училась у Аполлона Борисовича Давидсона. Он был самым любимым профессором у студентов и самым уважаемым сотрудником кафедры. Аполлон Борисович создал свою школу. Другим прекрасным преподавателем была Гера Ивановна Потехина, дочь основателя российской африканистики Ивана Изосимовича Потехина, великолепный педагог и добрейший человек. Я могу назвать еще многих и многих. Эти люди учили не просто профессии, не просто тому, как работать,  но как быть ученым и человеком — учили собой, своей жизнью. Этот урок остался со мной навсегда. Самое важное для педагога — учить собой.

Школа Аполлона Давидсона

Для школы Аполлона Борисовича Давидсона было характерно отсутствие конъюнктурности. В 60 — 80-е годы прошлого века Институт Африки Академии наук СССР — главное профильное учреждение по Африке — занимался модными тогда темами: некапиталистическим путем развития, освободительной борьбой, коммунистическим движением. Аполлон Борисович говорил: «Вы понимаете, это такие темы, которые мы сможем понять только много лет спустя. А сейчас нужно смотреть на источники — на то, что пишут сами африканцы, — исследовать те темы, которые мы можем понять и по которым мы можем высказать свое собственное мнение».

Аполлон Борисович всегда писал и говорил просто. Его книги написаны хорошим литературным русским языком. Иногда его упрекали в том, что это не академические работы, поскольку в них якобы нет научного языка. Однако академизм — это не только язык, но еще и проблемы, которые исследователь поднимает. Например, вторая книга Аполлона Борисовича «Южная Африка. Становление сил протеста» написана просто, но это первая книга в мире на эту тему, и жаль, что она до сих пор не переведена. Умение говорить о серьезных академических вещах простым языком без теоретических сложностей — ещё одна особенность школы Аполлона Борисовича.

Наконец, Аполлон Борисович и его ученики стремились работать по первоисточникам и подходить к ним профессионально, без стремления подстроиться под какую-то текущую конъюнктуру. Сегодня Аполлон Борисович возглавляет Отдел истории Африки в Институте всеобщей истории РАН, и его ученики в этом отделе продолжают начатые им традиции, публикуют интересные исследования на базе новых архивов, открывшихся в последние десятилетия.

О первых публикациях

В 1968 году, когда я была на третьем курсе, Аполлон Борисович предложил мне и двоим моим коллегам написать рецензию на книгу «Огненные иероглифы» — очерки путешествий по Африке известного африканиста — журналиста Владимира Иорданского. Рецензию мы писали около трёх месяцев. Мучились над каждым словом. Когда она была опубликована, то оказалось, что смотреть на свой напечатанный текст ужасно страшно: кажется, что все видят, что король-то голый.

Первая книга у меня вышла в 1985 году. Готовила я ее очень долго. Нас всех тогда интересовала проблема колониального общества. В африканистике господствовал тогда такой подход: были доколониальные общества, пришли колонизаторы, которые угнетали местное население, затем началась антиколониальная борьба, колонизаторы ушли, и местное население стало строить социализм.

Но эта схема вызывала много вопросов. Как именно повлияла европейская колонизация на местные общества, какими они стали в результате колонизации? Ведь явно не капиталистическими? Как взаимодействовали колонии и метрополии? Оказывало ли африканское общество влияние на метрополию? В двух моих книгах — «История Кении» и «Люди зеленых холмов Африки между прошлым и будущим» — как раз поднимаются эти проблемы.

О путешествиях в Африку

Близкое знакомство с Африкой началось у меня в конце 1980 — начале 1990-х годов, когда горбачевская политика привела к мирному урегулированию конфликтов в Анголе и Намибии и повлияла на урегулирование в ЮАР. В тот момент стало ясно, что апартеиду скоро придет конец. Во всем мире резко вырос интерес и к Советскому Союзу, и к Южной Африке, и ко всем этим конфликтным зонам, и к тому, насколько СССР имеет влияние на Африканский национальный конгресс — ныне правящую партию ЮАР. Шли бесконечные международные конференции, и наших африканистов приглашали повсюду. За короткое время я побывала тогда в Америке, Великобритании, Ботсване и Намибии, проработав до этого на кафедре африканистики МГУ имени М. В. Ломоносова шестнадцать лет и ни разу не выехав за пределы социалистического лагеря.

Если говорить о моем первом путешествии, то это была четырёхдневная поездка на конференцию в Танзании. После возвращения я рассказывала на кафедре об этой поездке часов пять: это были яркие впечатления. В жарких странах Африки воздух пахнет по-особому. Этот удивительный запах просто сшибает на выходе из самолета. Я не могу его описать — он очень сильный и чувствуется только там, где очень жарко. Например, в Кейптауне его нет.

Конференция проходила в университете крупнейшего города Танзании — Дар-эс-Салама. Атмосфера на ней была замечательная — местные студенты говорили все, что им хочется и как им хочется. Нашу маленькую делегацию возглавлял Владимир Францевич Станис, ректор Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. «Без меня не открывать и рта», — сказал он нам перед началом. Кроме меня там был еще один человек из Комитета молодежных организаций. Мы сидели молча всю конференцию и слушали как африканцы говорят все, что угодно, и ругают собственное правительство так, как им хочется. Выступить удалось только в последний день, когда Станис уехал в город за покупками. После моего выступления ко мне подошел познакомиться английский историк-африканист Теренс Рейнджер. Станис вернулся в разгар нашей беседы. Было очень забавно: мы с Рейнджером общались, сидя на диване, а ректор ходил взад и вперед перед диваном и прислушивался к разговору.

О роли преподавания в науке

Преподавать трудно. Еще труднее совмещать преподавание с подготовкой книг и статей. Но я бы не рекомендовала отказываться от преподавательской работы: она дисциплинирует мысль и расширяет кругозор. Я знаю таких людей, которые никогда не преподавали и тем не менее стали прекрасными учеными. Но это случается редко. Чаще бывает, что ученый, занимаясь наукой, замыкается в своей узкой теме. Преподавание позволяет расширить эти узкие границы.

О решении прийти в Вышку

В Вышку меня привел интерес. Срок работы в Южной Африке, где я преподавала, подходил к концу. Я там проработала двенадцать лет. Естественно, что все рано или поздно кончается, к тому же вредно слишком долго сидеть на одном и том же месте. Я быстро поняла, что возвращаться на свое старое место, в МГУ, я не очень хочу. В Вышке же была общеуниверситетская кафедра всеобщей и отечественной истории, на которой работали Аполлон Борисович Давидсон, Леонид Сергеевич Васильев и Алексей Леонидович Рябинин, которых я давно знала по своим африканистским и востоковедческим штудиям.

В 2004 году Аполлон Борисович предложил мне прийти на эту кафедру и просто посмотреть, что такое Вышка. Я попробовала. Сначала пришла на четверть ставки. Меня привлекло то, что Вышка была инициативой людей, которых я глубоко уважаю, с которыми я ассоциирую очень важные перемены в жизни страны и на которых была вся надежда.

О работе историком в экономическом университете

Атмосфера на нашей кафедре была, в общем, хорошая. Иногда возникали трудности административного порядка. Но рабочий климат был прекрасным. Люди работали с интересом. Нашей идеей было дать как можно более широкое историческое образование студентам, чьи профессиональные планы не были связаны с историей. Я преподавала в то время и у журналистов, у математиков, и у филологов. Уровень учащихся был очень разным. Я часто сравнивала и продолжаю сравнивать его с уровнем африканских студентов. Работая в Южной Африке, я вела курсы не только по африканской, но и российской истории. Даже в хороших южноафриканских университетах уровень подготовки студентов гораздо ниже, чем в Вышке. Я даже имею в виду не столько уровень конкретных знаний в области исторической науки, сколько уровень общего образования, представлений о вселенной. С какими студентами легче работать? Это неправильный вопрос. Спрашивать надо, с кем интереснее работать. Мне интереснее, конечно, с вышкинскими.

После кафедры всеобщей и отечественной истории я два года работала на общеуниверситетской кафедре публичной политики. Было интересно, но тяжело. Мне пришлось вести предметы, о самом существовании которых я раньше понятия не имела. Скажем, регионалистика или права человека в современном мире. Пришлось быстро все это осваивать. У меня было пять новых курсов за год, причем все они были англоязычными. Нужно бы на подготовку каждого такого курса год, но так не случилось.

Об изменениях в Вышке в 2000-е годы

Поскольку я никогда не была связана с администрацией, мне трудно судить о переменах в области университетской политики и управления. Но очевидно, что появление факультета истории, нынешней Школы исторических наук, углубило профессиональный уровень преподавания истории. Я не имею в виду, что на общеуниверситетской кафедре мы не были профессионалами. Просто нас было мало, и нам было тяжело охватить все разнообразие дисциплин и направлений исторической науки. В то же время, сегодняшние программы Школы исторических наук, на мой взгляд, слишком сильно фокусируются на России и даже в ней уделяют недостаточно внимания истории ХХ века. На кафедре всеобщей и отечественной истории, охват регионов был шире: мы занимались Востоком, Африкой, современными процессами в Европе, не забывая, конечно, и про древнюю историю. В Школе исторических наук времени на историю Востока и Африки выделяется, с моей точки зрения, недостаточно, а ведь современный мир стал куда менее европоцентричным, чем раньше.

Второй момент — непрерывное укрупнение Вышки. Меня это пугает. Ни одна структура не может бесконечно расширяться. Недавно к нам на факультет гуманитарных наук из Российского государственного гуманитарного университета пришел Институт классического Востока и античности. Я слышала, что скоро к нам переедут и этнографы. Я прекрасно понимаю, что академические институты, откуда сегодня многие бегут, находятся в очень тяжелом состоянии. Тем не менее считаю, что, с тактической точки зрения, непрерывное расширение университета очень опасно, потому что в какой-то момент громадный коллектив просто перестанет быть управляемым. Нужны какие-то пределы, чтобы люди знали, в каком направлении они идут и какие задачи решают. Хороший пример — открытие того же факультета истории. Когда все начиналось, в Вышку пришел очень целеустремленный круг специалистов с четкими идеями. Сегодня, вследствие постоянного расширения, эти идеи понемногу теряют свои очертания. Если коллектив постоянно увеличивается, то в какой-то момент он просто перестает быть коллективом, и ничем хорошим для науки это не заканчивается.

О текущих научных исследованиях

С начала 1990-х годов я профессионально занимаюсь Южной Африкой. Прежде всего историей ее связей с Россией. Эта тема — очень благодатная. Она оказалась гораздо интереснее, чем история колониальных обществ. Вместе с Аполлоном Борисовичем мы написали по ней четыре книги: «The Russians and the Anglo-Boer War», опубликованную в ЮАР, «Россия и Южная Африка. Три века связей», «Россия и Южная Африка: наведение мостов» и «The Hidden Thread: Russia and South Africa in the Soviet Era». В 2014 году последняя получила в ЮАР премию Рехта Малана как лучшая академическая книга года.

Интерес к российско-африканским связям привел меня к истории коммунистического движения в Африке — благо открылись архивы. Я много работала над тем, какую роль коммунисты сыграли в истории Африки (прежде всего ЮАР) и какую играют теперь. Главным результатом этих штудий были публикации об африканцах в Коминтерне и коминтерновской политике в Африке, в том числе — двухтомник «South Africa and the Communist International: a Documentary History», изданный в Англии.

Сейчас я работаю над биографией южноафриканского коммуниста Джека Саймонса. С Россией он связан не был, но мне он очень интересен, потому что его жизнь охватила историю Южной Африки на протяжении почти всего ХХ века. Родился он в 1907 году, а умер в 1995-м. Мне важно понять, как образованнейший человек, профессиональный этнограф, учившийся у Бронислава Малиновского в Лондонской школе экономики и политических наук и преподававший в Кейптаунском университете, бросил свои исследования, чтобы бороться с апартеидом и в итоге пострадал за свои убеждения. Он оставил после себя очень богатый архив, который находится сегодня в Кейптауне. Его дочь предоставила мне его письма, которые он посылал ей из эмиграции на протяжении почти трех десятилетий. Это очень поможет мне в работе.