Леонид Гохберг:
«Вышка сегодня — крупнейший центр эмпирических исследований в России»

Первые шаги в науке

Альтернатив академической карьере у меня не было. Наука для меня — естественный путь. О другом я и не думал, поскольку с детства рос в сообществе ученых. Мой отец был доктором наук, профессором. Хорошо помню, как летом он обычно сидел на дачной террасе, весь обложенный книгами, и что-то писал, а я, будучи школьником, готовил ему таблицы, оформлял списки литературы. Так и втянулся. Несколько раз мне предлагали перейти работать в бизнес либо в госаппарат, но я эти предложения даже не рассматривал.

Когда я поступил в аспирантуру, мой научный руководитель дал мне тему по прогнозированию науки. Я был одновременно заинтересован и удивлен: работ в этой области в советское время практически не было. В первые же месяцы я понял, что надо разбираться со статистикой — с количественной базой для исследований. Развитой статистики науки Советский Союз не имел. Впоследствии она стала моей основной сферой профессиональных интересов. Сейчас в этой области работаю не только я, но и часть моего коллектива.

Начал я со сбора материалов. Посещал научно-исследовательские институты и промышленные предприятия, чтобы посмотреть, как там организован процесс научных исследований, какие используются показатели в управлении наукой. Потом вышло несколько публикаций с моими наблюдениями. После защиты диссертации меня через полтора года пригласили на работу в престижный тогда Научно-исследовательский институт статистики Госкомстата СССР, где работал Евгений Григорьевич Ясин. Потом директором этого института стал Эмиль Борисович Ершов. Там мне предложили открыть лабораторию по статистике науки.

О статистике науки

Представьте себе крупный сектор экономики, в котором концентрируются люди, ресурсы, масса организаций разного типа, осуществляются масштабные транзакции, создаются определенные результаты. Такой сектор, как и любой другой, нуждается в последовательном, системном описании. Нужно сформировать понятийный аппарат, выстроить систему индикаторов, разработать алгоритмы их расчета, придумать методы сбора информации, ее интерпретации и так далее. Я сейчас говорю о сфере науки как о крупном виде экономической деятельности, а не о чем-то сугубо абстрактном.

В Советском Союзе статистика науки сводилась всего к нескольким ключевым показателям. Один из них, например, назывался «Расходы на науку из государственного бюджета и других источников». Никто не знал, что это за цифра. Ни разрезов, ни структуры — ничего. Эту цифру формировали два сотрудника из Госплана и Центрального статистического управления СССР. Садились вместе и каким-то образом калькулировали результат, включая в него еще часть расходов на оборону, например. Я не преувеличиваю. Были еще показатели научных кадров или создания новой техники, но весьма сомнительные.

Мы начали нашу работу с международных статистических сопоставлений. Потом, когда стали понятны пробелы и расхождения, перешли к конструированию новой системы. Ключевая идея была простой, но очень трудоемкой — полная трансформация российской статистики на базе международных стандартов и на принципах рыночной экономики. Мы двигались к этой цели в несколько этапов и получили результат только в 1994 году. Можно сказать, что тогда у нас появилась статистика науки, вписывавшаяся во все международные стандарты. Собственно, статистика науки стала первой отраслью российской статистики, данные которой начали публиковать в докладах и статистических сборниках Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) наравне со странами-членами, причем еще до того как Россия стала участвовать в работе ОЭСР в качестве страны-партнера.

Сотрудничество с иностранными исследователями

В 1991 году мне довелось участвовать в создании первого в нашей стране специализированного центра исследований науки при Российской академии наук (РАН) и Министерстве науки. В те годы для меня и моего коллектива были очень важны международные контакты, которые позволили нам серьезно развить исследовательские компетенции, приобрести новый опыт. Назову, в частности, совместные исследования с Евростатом, американскими и немецкими коллегами, Южной Кореей, Японией, Южной Африкой, которые оказались очень результативными. Например, мы провели интересный структурный анализ, сравнив развитие науки в России после распада СССР и в Германии после ее воссоединения в 1990 году. Для этого в архивах была собрана статистика Германской Демократической Республики на детальном уровне вплоть до отдельных отраслей промышленности. Исследование было издано одновременно на русском и немецком языках, и до сих пор остается чуть ли не единственной публикацией в этой сфере. Кроме того, у нас получилось серьезное совместное исследование с Обществом Макса Планка и Билефельдским университетом, посвященное процессам трансформации академий наук в постсоциалистических странах. Мы предложили модель для анализа эволюции ведущих академических институтов в странах Центральной и Восточной Европы. В каждом из них проводились глубинные интервью. В итоге мы подготовили целую серию публикаций, включая пару монографий.

Особенно важной вехой для меня стала работа в Международном институте прикладного системного анализа в Вене. Там был крупный международный проект по исследованию науки и технологий. Я был его координатором, что называется, на полставки. Время, проведенное в Австрии, стало для меня очень важной школой, потому что именно там я познакомился с топовыми экономистами, в частности с Мертоном Пеком, известным ученым в области industrial organization, работавшим в то время деканом экономического факультета Йельского университета, Крисом Фрименом, Ричардом Нельсоном, Бенгт-Оке Лундваллом, Люком Сутэ, Джованни Дози – учеными, именно в те годы заложившими основы современной теории инноваций. Я могу назвать еще более полутора десятка известных имен. Кто-то из них потом продолжил сотрудничать со мной в Вышке, например, Йен Майлс, заведующий Международной лабораторией экономики инноваций в Институте статистических исследований и экономики знаний. Тогда он был директором Института исследования инноваций в Манчестерском университете. Йен работает у нас уже более шести лет. А Люк Джорджиу, который ныне является вице-президентом Манчестерского университета, возглавляет у нас в институте Advisory Board.

О наставниках и коллегах

Сформироваться профессионально мне помогли многие мои коллеги. Сильно повлиял на мои идеи уже упомянутый Мертон Пек. Также я периодически вспоминаю дружбу с Китом Пэвиттом, выдающимся британским экономистом, заложившим классические основы исследования науки и технологий. Таксономии Пэвитта используются до сих пор. В целом, специалистов, занимающихся индикаторами развития науки и технологий, в мире не так много, да и сама сфера очень узкая. Но от этого ценность знакомства и взаимодействия с этими людьми для меня только возрастает. Не так давно у нас состоялась специальная встреча — заседание Группы национальных экспертов по индикаторам науки и технологий ОЭСР (NESTI). Этот круг общения для меня очень важен.

К российским наставникам я бы в первую очередь отнес Юрия Александровича Олейника, заместителя директора Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ) АН СССР. Олейник был одним из его основателей. Его давно уже нет, и сейчас, увы, его мало кто помнит. Будучи студентом, я участвовал в его семинаре, неоднократно был у него на практике. Можно сказать, он был моим неформальным научным руководителем на старте. Он занимался исследованиями организационных структур, и общение с ним позволило получить первые представления о том, как функционируют фирмы.

Начало работы в Вышке

Многие мои друзья и коллеги, которых я знал еще со времен аспирантуры, к началу 2000-х годов уже работали в Вышке. Круг был очень узкий, поэтому постоянно заходили разговоры о том, не перейти ли сюда и мне. Я тогда был заместителем директора исследовательского центра, о котором рассказывал ранее и который к концу 1990-х годов стал уже весьма успешным и довольно известным. Сотрудничество с Вышкой развивалось стремительно. Сначала зашла речь об общих проектах, затем Ярослав Кузьминов позвал меня на личную встречу. В первый же день нашего знакомства он пригласил меня в Вышку — предложил создать кафедру. Стратегические и быстрые решения — типичный стиль Ярослава Ивановича, который мне очень импонирует.

Мне, конечно, хотелось создать сначала научно-исследовательский коллектив, а затем уже кафедру. В итоге я оказался здесь, а вместе со мною пришли почти двадцать человек. Мы основали Институт статистических исследований и экономики знаний — сегодня самый большой институт в Вышке, в котором работает более двух сотен сотрудников, причем среди них уже много выпускников Вышки.

Об Институте статистических исследований и экономики знаний

Первые полгода я числился в Вышке только на полставки — нужно было закрыть несколько старых проектов в РАН. Чтобы не конкурировать с моим прежним местом работы, мы решили назвать наш новый институт в стенах Вышки Институтом информационной экономики. Тогда эта тема была у всех на слуху — повсюду ходили разговоры об информационном обществе. Месяцев через восемь я перешел в Вышку на полную ставку, и мы дали нашему институту сегодняшнее название. Собственно, автором формулировки был Ярослав Иванович. Сами мы не смогли придумать, как объединить под одним флагом исследования науки, образования, инноваций, технологий и информационного общества, да еще и статистику.

Грань между теорией и практикой в этих областях очень размытая. Мы с коллегами принесли в Вышку готовые проекты, что позволило нам практически сразу начать работу по внешним контрактам. Такая работа всегда была для нас естественной и очень важной, ведь благодаря ей мы контактируем с окружающим миром и понимаем текущую повестку. К тому же внешние заказчики стали для нас источником ресурсов. Не надо все время рассчитывать на то, что Вышка сможет всех обеспечивать до бесконечности собственными ресурсами. Я вообще считаю такой подход потребительским и тормозящим развитие университета. Коллективы, которые надеются только на университет, никогда не получат достаточно ресурсов и никогда не смогут достойно позиционировать себя на внешнем рынке. Плюс проектная деятельность может стать очень значимым способом развития профессиональных компетенций, как это произошло в нашем случае. Нельзя заниматься статистикой науки и инноваций только в теории, потому что речь идет не просто об абстрактных концепциях, а об инструментальных решениях по организации сбора данных и их анализа. Эту работу нельзя проводить в узком кругу на средства небольших грантов. Думаю, на практике это еще лучше подтверждают форсайт-исследования, проводимые нашим институтом.

О форсайт-исследованиях

Форсайт — это не прогнозирование, если под последним понимать попытку угадать будущее. Форсайт изначально исходит из представлений о неопределенности будущего. Сценариев будущего может быть много, и традиционными количественными методами невозможно описать всю сложность мира, даже если он был бы статичен. Что уж говорить о динамике? Форсайт — это определение желаемого образа будущего и построение стратегии его достижения. Для этого важен консенсус всех игроков — бизнеса, государства и научного сообщества.

За форсайт-исследования часто выдают обычные опросы экспертов, фокус-группы, стратегические сессии, проводимые сейчас на каждом углу. Если бы все было так просто, то форсайт уже давно превратился бы в обычный консалтинговый инструмент, которым бы пользовались маркетологи. На самом деле — «в лучших домах» — форсайт представляет собой целую совокупность различных методов, выстроенных на доказательной основе. Мы интегрируем в форсайт количественные методы, что, учитывая профиль нашего коллектива, вполне естественный тренд. В последние два года мы сильно продвинулись с анализом больших данных. Мы долго к этому шли, даже не предполагая, во что это выльется. Вылилось же все в итоге в мощную аналитическую систему, которую мы назвали Intellectual Foresight Analytics (iFORA).

Речь идет об инфраструктуре, куда интегрированы несколько десятков миллионов документов: научные публикации, патенты, гранты, научные отчеты, образовательные программы, международные доклады, обзоры аналитических агентств. Плюс эта система обеспечивает сбор открытых данных из Интернета, профессиональных блогов и соцсетей. В чем прорывной характер iFORA? В широте ее функций. Она позволяет составлять семантические карты разных научных областей, интегрировать рыночную аналитику и картировать рынки, выявлять тренды и перспективные направления развития, строить консенсус-прогнозы, оценивать риски, определять сетевые связи, получать индикаторы репутационной надежности.

Заказчиками форсайт-исследований в первую очередь являются государственные ведомства, например, Министерство образования и науки. Им сам бог велел заниматься прогнозированием развития науки и технологий. Только недавно мы завершили подготовку прогноза научно-технологического развития России, который будет в ближайшее время внесен на обсуждение в правительство. Кроме того, в последнее время форсайтом заинтересовались и крупные компании. На Западе эта практика развивается уже давно. Скажем, компания «Моторола» одной из первых начала разрабатывать технологические дорожные карты. С некоторым опозданием крупные российские компании тоже пришли к этой идее. Поэтому в нашем институте линейка форсайт-исследований очень разнообразна. Мы занимаемся разработками стратегических прогнозов, технологических дорожных карт, в том числе для крупных инновационных проектов. Те же, кто обращаются к форсайту впервые и хотят понять, чего таким образом можно добиться на практике, обычно начинают с небольших пилотов. Мы беремся за самые разные проекты, нередко даже за убыточные, ведь на их примере тоже можно показать, как в компании должны работать инструменты стратегического планирования и прогнозирования.

Наука в Вышке: исторические рубежи

К началу 2000-х годов Вышка перестала быть только школой экономики. К этому моменту в ее стенах уже успешно развивались и социология, и политология, и право, и бизнес-информатика, и другие дисциплины. Начало 2000-х годов — время возникновения нескольких крупных институтов. Института государственного управления под руководством Андрея Клименко, Института образования и моего. Все три структуры, как покажет время, задали вектор развития науки в нашем университете и, расширяясь, стали признанными исследовательскими и экспертно-аналитическими центрами. Экспертная деятельность Вышки сегодня во многом лежит на плечах сотрудников этих институтов.

Второй важный момент — включение в государственное задание Вышки специального раздела по фундаментальным исследованиям, что сильно изменило весь научный ландшафт университета. Вышка сегодня — крупнейший центр эмпирических исследований в России. Наверное, один из самых больших в Европе. Беседуя с многими зарубежными коллегами, я часто ловлю себя на мысли, что таких масштабных эмпирических проектов, как в Вышке, почти ни у кого нет, ведь они дорогостоящие — требуют содержания больших команд. Даже крупные университеты на Западе такого часто позволить себе не могут. Кроме того, появление у нас фундаментальных исследований создало перспективы для небольших коллективов — не только экономистов, но и представителей социальных и гуманитарных наук, где внешние гранты сегодня очень скудные.

В 2007–2008 годах, когда была запущена правительственная программа поддержки инновационных научных и образовательных программ в российских вузах (из чего впоследствии выросла знакомая сегодня многим программа «5-100»), мы всерьез задумались о наших исследовательских приоритетах. Имея сильную, продуманную стратегию развития на будущее, университет стал одним из победителей конкурса исследовательских университетов. Конечно, не стоит преувеличивать значение нашего формального статуса: Вышка и раньше де-факто была исследовательским университетом. Однако важно понимать, что в тот период в России началась сегментация научно-образовательных учреждений, и нам удалось получить в новой системе одну из самых высоких позиций и усилить репутацию Вышки.

Еще одним судьбоносным решением для нас было участие в программе «5-100». Я не буду о ней много говорить, ее цели и задачи уже давно всем известны. Да, многие критикуют эту программу за бюрократизм, однако благодаря ей у нас появился дополнительный драйв для дальнейшего развития. Тем более, что многие аспекты этой программы совпадают с нашим собственным видением, и в этом плане мы идем вперед без давления со стороны.

Наконец, последним на сегодняшний день рубежом для научной деятельности Вышки стало появление международных лабораторий. Вишенка на торте, так сказать. Большая роль в разработке модели международных лабораторий принадлежит Марии Марковне Юдкевич. Ей удалось создать очень результативную структуру с гибкими условиями работы для иностранных ученых. В нашем институте действуют две такие лаборатории, причем обеими руководят зарубежные коллеги — Йен Майлс, о котором я уже говорил, и Джонатан Линтон, возглавляющий Международную лабораторию исследований науки и технологий. Джонатан — главный редактор знаменитого журнала «Technovation». В этих лабораториях работают трое молодых ученых из Германии, Австрии и Великобритании, уже несколько лет живущих в Москве со своими семьями.

В завершение я бы отметил появление у нас нескольких исследовательских центров за пределами социальных и гуманитарных наук. Я говорю о Центре нейроэкономики и когнитивных исследований, Московском институте электроники и математики имени А. Н. Тихонова (МИЭМ), и факультете компьютерных наук, где тоже разворачивается интенсивная работа по внешним заказам. Возлагаю на них большие надежды.

О традициях и новациях в научной политике в России

Есть такое понятие — «эффект колеи». Академия наук в России — это традиция, которой скоро будет триста лет. Научные общества есть не только в нашей стране, но в России эта система с самого начала развивалась не так, как во многих европейских странах. Академия наук у нас возникла раньше университетов. Несколько лет назад мы с коллегами опубликовали статью в журнале «Вопросы экономики» о взаимосвязи науки и образования в России. В процессе ее подготовки я смотрел в архивах официальные документы о состоянии научной деятельности в российских университетах в разные исторические периоды, сведения о позициях крупных ученых на этот счет. Оказывается, в нашей стране состояние науки в университетах всегда оценивалось негативно: в университетах нет ученых, исследования не ведутся и прочее. Это традиция такая.

Приведу один пример. Сегодня затраты на науку в вузах составляют примерно девять процентов от общего их объема. В Советском Союзе этот показатель был ниже — пять-шесть процентов. При этом до 1991 года общий уровень затрат на науку в стране в сопоставимых ценах был раза в два выше, чем сейчас. Иными словами, в СССР наука в университетах финансировалась сильнее. Однако наблюдается стратегический тренд: постепенное слияние академической науки с университетской, что продолжается уже несколько лет. Думаю, в будущем этот тренд будет сохраняться, причем интеграция будет прежде всего происходить через людей. Правда, тут нужно действовать очень осторожно. Если академической науки не станет, что придет ей на смену? Сможет ли университетская наука восполнить недостающие звенья? В нескольких странах Восточной Европы академии наук закрылись, но к стремительному росту университетской науки это не привело. Как бы нам не оказаться в такой же ситуации. Меня смущает то, что значительная доля российской университетской науки сегодня приходится только на ведущие вузы.