• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

О первых шагах в науке

Я получил философское образование и, безусловно, являюсь философом. Нельзя быть историком философии, ничего в ней не понимая. Идея освоить эту дисциплину пришла ко мне не сразу. После окончания школы я выбирал между двумя факультетами — историческим и философским. Поначалу я склонялся к первому. Однако в моем родном городе Екатеринбурге — тогда Свердловске — исторический факультет был слабый. Философский был сильнее, к тому же там три года преподавали всеобщую историю, не говоря уже об истории философии и религии. В итоге я остановил свой выбор на втором. Первые шаги в науке я сделал аспирантом. В студенческие годы не писал ничего серьезного, хотя уже тогда занимался переводами. Помнится, я сделал перевод большущего доклада Карла Поппера, который потом где-то затерялся.

О приходе в Вышку

С предложением работать в Вышке ко мне обращались дважды или трижды. Я догадывался, от кого шли эти предложения, хотя поначалу они были косвенные. В конце концов меня уговорили прийти на разговор к первому проректору Льву Любимову. Разговор меня заинтересовал. Тогда я работал в Институте философии Российской академии наук (РАН) и не собирался никуда переходить. Вернее, я сказал, что переходить ради того, чтобы организовать кафедру философии для юристов, экономистов и менеджеров, я не готов, потому что не собрал бы нужного коллектива, да мне это и не было интересно. А вот ради отделения или, еще лучше, небольшого философского факультета я был готов прийти. Пусть был бы маленький набор, зато можно было создать хорошую команду.

В конце концов я решил, что создание факультета — это интересная задача.

Меня поймали на слове. Через некоторое время мне позвонили из Вышки и сказали: мы создаем философский факультет. Я задумался. Работа в РАН давала мне массу свободного времени, возможность ездить за границу, получать разные гранты и дорабатывать переводами, чтобы иметь сносный уровень жизни. Я не бедствовал, и у меня не было особенного стремления возвращаться в вуз, хотя я вузовский человек: преподавателем я проработал много лет. В конце концов я решил, что создание факультета — это интересная задача, и согласился. С 2003 года — на создание кафедры, а с 2004 — на первый набор студентов, рекрутирование коллег на работу, чтение курсов.

О философах

Философия — это набор наук. Она объединяет логику, историю философии, политическую философию, эстетику и так далее. При этом, находясь в постсоветских условиях, нам приходится мириться с тем, что из гигантского количества преподавателей философии я могу назвать коллегами не больше десяти процентов. Остальные даже Карла Маркса никогда всерьез не читали.

В определенных областях, вроде логики и теории познания, с советской поры сохранились квалифицированные специалисты. Поэтому возник определенный перекос в том, кто попал в мою команду. Некоторые философские дисциплины представлены в Вышке не очень хорошо, а некоторые — вполне достойно. Я доволен проведенным кадровым отбором. В числе сотрудников факультета были и те, кем я был крайне недоволен, и они ушли. Сегодня вся кадровая политика лежит на плечах моего преемника.

О философских школах

У слова «школа» есть множество значений. Философия исходно, с Античности, развивалась в формате школ. Школами были стоицизм, эпикурейство, платонизм и неоплатонизм. Более того, следование какой-нибудь школе присутствовало в философии вплоть до XIX века. В XX столетии философских школ в старом значении становится все меньше, а срок их существования сокращается. С известной натяжкой школой можно называть марбургское неокантианство, логический позитивизм в Вене, или феноменологию Эдмунда Гуссерля. Но бóльшая часть философов сейчас не группируется вокруг школ. В этом значении говорить о школе на нашем факультете, мягко говоря, неточно.

Философия с Античности развивалась в формате школ. Школами были стоицизм, эпикурейство, платонизм и неоплатонизм.

У сложившегося в Вышке коллектива есть свои особенности. Например, среди моих коллег выделяется сообщество тех, кто закончил кафедру логики МГУ имени М.В. Ломоносова, а потом стал заниматься аналитической философией. Это действительно большая группа людей, но школой я бы ее не назвал. Есть группа исследователей, активно занимающихся политической философией. Таким образом, у нас складываются исследовательские группы, объединенные общими интересами. Они способны хорошо выучить студентов и аспирантов. В этом смысле это можно называть школой.

О новых академических реалиях

Новшества, которые привносит наукометрия, — выстраивание всех по ранжиру, по индексу Хирша, — гуманитарной науке вредят. Они не просто бесполезны, подчеркиваю, они вредны. Эти показатели хорошо работают только в экспериментальных естественных науках.

В области философии библиометрия неплохо работает только в англо-саксонской аналитической философии. Дело в том, что для гуманитариев научной единицей по-прежнему является не статья, а монография. Я, конечно, ничуть не против статей и пишу их регулярно, и не потому что за них есть надбавки. Но, на мой взгляд, хотя я не возражаю против библиометрии как таковой, от нее многое ускользает. Например, литературовед, который делает новое издание Федора Тютчева и пишет к нему огромный комментарий, будет совершенно незаметен в библиометрии, хотя его коллеги, безусловно, оценят этот труд по достоинству. Михаил Бахтин был бы совершенно безразличен библиометрии, поскольку он не публиковал свои исследования о Федоре Достоевском и Франсуа Рабле в виде статей в высокорейтинговых журналах.

О научных интересах и стиле работы

Я никогда не был грантоедом. В разные годы мне были интересны определенные темы: я занимался испанской философией, психоанализом и всем, что вертится вокруг философской психологии и психиатрии, у меня были интересы во французской и немецкой мысли. У меня нет ни одной публикации в соавторстве и, наверное, не будет.

Для гуманитариев научной единицей по-прежнему является не статья, а монография.

Хотя я участвовал в коллективных монографиях. Например, в 2014 году в России вышла книга «Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации», для которой я написал три больших раздела. Мне приходилось считаться с замечаниями других авторов. Но в этой коллективной работе я брался только за то, что я знаю и о чем хочу писать. В этом смысле я совершеннейший индивидуалист.

О наставниках

В начале моего пути, в аспирантские годы, несколько людей оказали на меня определенное влияние, но я бы его не преувеличивал. В качестве примера могу привести супружескую пару — Юрия Давыдова и Пиаму Гайденко. Я не раз бывал у них дома, вел с ними беседы. Конечно, они повлияли на меня, но мы все же обладали очень разными воззрениями. Несмотря на это, благодаря им я приобрел определенный научный этос, получил представление о круге занятий философа и понимание того, как вообще занимаются наукой. За это я этим людям благодарен.

Я хорошо понимаю, что Николай Кузанский мне ближе, чем Рене Декарт, а Карл Ясперс ближе, чем Мартин Хайдеггер.

Я, безусловно, благодарен Алексею Богомолову, научному руководителю моей кандидатской, хотя и был от него полностью независим. Все, что он сделал для моей диссертации, — вычеркнул полторы страницы полемики с одним совершеннейшим марксистским идиотом и поставил две запятые. Но его влияние нельзя отрицать.

Если говорить об авторитетах среди философов, то я хорошо понимаю, что Николай Кузанский мне ближе, чем Рене Декарт, а Карл Ясперс ближе, чем Мартин Хайдеггер. Есть фигуры, которые вызывают у меня почтение. Есть фигуры, которые должны вызывать почтение у всех философов: это Платон, Аристотель, Иммануил Кант и Георг Фридрих Гегель. Есть более близкие мне персонажи: Николай Кузанский, Карл Ясперс или Семён Франк. Сейчас Франк мне ближе, чем, например, Владимир Соловьев. Но для меня как для историка философии из этого ничего не следует. Альбер Камю мне намного ближе по-человечески, чем Жан-Поль Сартр, которого я как человека даже презираю. Но я вполне понимаю, что у него философия куда более разработанная и логичная, чем у Камю.

Как историк философии я не должен оценивать, кто хорош, а кто плох. Я бы не хотел иметь соседями Артура Шопенгауэра или Фридриха Ницше — упаси господь! Но на значимость философа не влияют личные качества и мое мнение о них.

Об общественной позиции философа

Будем ли мы вспоминать Платону его неудачные опыты в Сиракузах, попытку построить его замечательный полис? Я плохо отношусь к тем, кто ставит на первое место врéменные политиканские вещи. Такие люди будут вспоминать Хайдеггеру вступление в нацистскую партию, но умолчат о письме, которое Теодор Адорно написал Йозефу Геббельсу в 1933 году о том, с каким удовольствием он примет участие в великой немецкой революции. О том, что Дьёрдь Лукач как комиссар советской республики в Будапеште подписывал расстрельные приговоры, эта публика тоже вспоминать не будет. С ее точки зрения, во всем виноваты Мартин Хайдеггер и Карл Шмитт.

Я бы не хотел иметь соседями Артура Шопенгауэра или Фридриха Ницше — упаси господь!

Но Европа XX века находилась в состоянии гражданской войны! Там были красные, коричневые, белые — самые разные люди. На работу историка философии это не влияет. У меня есть свое отношение к философам этой эпохи как к людям, которые тогда выбирали свои социальные позиции. Я не могу не оценивать писателя и мыслителя Дмитрия Мережковского за то, что он вместе с супругой Зинаидой Гиппиус продвигал будущего диктатора, «русского Муссолини», Бориса Савинкова. Я буду это учитывать, равно как и то, что Мережковский был единственным крупным русским писателем, который 22 июня 1941 года одобрил поход Гитлера на Россию. Я должен это учитывать, но это не повлияет на мое восприятие того, о чем он писал в философских сочинениях.

О роли наставника

В истории мысли были персонажи, которые бежали от роли учителя и наставника, будучи абсолютными одиночками и мизантропами. Были те, кому было абсолютно все равно. Были и те, кто считал, что из-под их пера вышел гениальный труд, а прислушается к нему кто-то или нет, не так уж важно. Разные были люди.

Наставничество важно, университет и существует для трансляции штудий.

Но философы, работающие в университете, склонны к наставничеству, поскольку они учат, неизбежно делятся своими знаниями и навыками. И это правильно: так могло происходить в неоплатонической школе в Александрии или в Афинах, в средневековом университете, в «гумбольдтовском университете» XIX века и в университете сегодняшнем. Поэтому для большинства современных философов наставничество важно.

Мы принадлежим к той цивилизации, в которой философский разум играет большую роль. Поэтому во многих странах философия появляется на последнем году обучения в гимназии или лицее в виде годичного курса. Правильно считается, что молодые люди должны знакомиться с философией еще в гимназические годы или на первом курсе университета. Поэтому даже воспроизводство будущих учителей философии, которые умеют правильно мыслить и правильно преподавать философию, — это большая задача.

Конечно, в учении есть и формальные вещи. Что демонстрирует магистерская диссертация? Умение написать пару статей. А кандидатская? Умение написать монографию, пусть по определенным правилам и с кучей ненужных для монографии вещей. Наставничество важно, университет и существует для трансляции штудий.

Материал проекта «Наука в Вышке: и для школы, и для жизни»

Если вам интересно посмотреть на Вышку глазами ее первых профессоров и немного узнать о том, как из небольшого вуза она превратилась в ведущий российский университет, будем рады видеть вас на этом сайте. Читайте, смотрите и получайте удовольствие!

Все материалы проекта