Мария Юдкевич:
«Важность человека определяется не его должностью, а результатом его работы»

Путь в науку

В моей жизни не было момента, с которого я окончательно решила бы посвятить свою жизнь науке. Но были два эпизода, заставившие меня об этом задуматься. Оба связаны с моим желанием работать с книгами, появившимся еще в детстве. Первый относится к школьным воспоминаниям, когда где-то в классе шестом я вдруг осознала, что хочу стать библиотекарем: на этой работе вокруг тебя много книг, ты можешь часто читать, и люди вокруг тебя тоже читают. Как потом выяснилось, я недалеко ушла от своей мечты.

Второй эпизод случился со мной в магистратуре. Я решила проходить практику в одном из издательств. Меня пригласили на стажировку в очень престижную компанию, печатавшую учебную литературу. Я устроилась туда вместе со своей однокурсницей. И хотя там было очень интересно, я на следующий же день решила, что больше я туда не вернусь: не могу работать там, где мне каждый день говорят, что надо делать, и где я постоянно чувствую себя винтиком внутри огромной машины, выполняя монотонную работу, не связанную с интеллектуальными навыками. Такая работа не позволяет открывать новое. Я ушла из издательства, полная решимости найти дело, в котором мне приходилось бы непрерывно самосовершенствоваться и много читать, как в магистратуре. Так я пришла в науку, ставшую для меня местом внутренней свободы, — местом, где я могу выбирать направление исследований, методы достижения поставленной цели, формировать собственную команду.

Об учебе в Вышке

После пяти лет на механико-математическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова у меня так и не проснулся интерес к открытию нового. Оглядываясь сейчас назад, я уверенно могу сказать, что задачи, которые мы решали в МГУ, не были похожи на научную работу в аспирантуре Вышки, куда я поступила после магистратуры. Когда знаешь, что на поставленную задачу обязательно есть ответ, известный преподавателям, то его поиск совсем не так интересен, как если бы ответа никто не знал. Когда цель неясна, а ты идешь к ней, полагаясь на веру в успех, то мир для тебя начинает выглядеть по-другому. Это прямо как в книге Вениамина Каверина «Два капитана», где главный герой жил надеждой найти пропавшую экспедицию — доказать себе и своим близким правильность той теории, в которую он верил. Думаю, что от ученого требуется не меньше мужества, чем от Ивана Татаринова или Сани Григорьева: если ученый заходит в тупик, у него всегда должно хватить храбрости признаться самому себе, что надо развернуться и начать путь заново.

Шел 1996 год. Получив диплом мехмата, я поначалу не могла определиться, что дальше делать и куда идти. Случай привел меня на день открытых дверей Вышки, проходивший прямо в МГУ. Среди выступавших был Кирилл Сорвин, рассказывавший о том, как Вышка собиралась готовить экономических социологов и как сильно она была заинтересована для этого в математиках, способных выстраивать модели социально-экономических отношений. Его выступление показалось мне ужасно интересным. Я сдала экзамены и поступила в магистратуру. Первый год я училась у Овсея Ирмовича Шкаратана, сформировавшего на магистратуре экономического факультета группу социологов. Позднее эта группа переросла в магистратуру социологического факультета. Закончив первый курс, я поняла, что экономика мне интереснее, поэтому к началу второго курса я перевелась на экономическое направление. Первую половину года я проучилась в Парижском университете, изучая институциональную экономику, которой впоследствии начала заниматься профессионально.

О стажировке в Париже

Перед тем как ехать во Францию, я встретилась с Ярославом Ивановичем Кузьминовым. Он пригласил меня обсудить мою будущую поездку, потому что мой случай был необычен: стажировка была по экономическим наукам, а я ведь поначалу училась на социолога и только-только перевелась на другое направление. Ректор сказал, что раз мои научные интересы лежат на стыке экономики и социологии, то мне надо заняться институциональной экономикой. Я ответила, что это прекрасная идея, только я не знаю, что такое институциональная экономика. Помню, у Ярослава Ивановича в кабинете стоял большой стол, заваленный книгами и «ридерами» — сброшюрованными ксерокопиями изданий на разных языках. Вытащив из стопок несколько книг и «ридеров», он передал их мне со словами: «Это легко исправить. Почитай, там все написано». Также он посоветовал найти во Франции подходящего научного руководителя или консультанта, с кем можно было бы наладить плодотворную работу. С консультантами мне повезло. Ими стали Оливье Фавро, Лоран Тевено и Клод Менар. Все трое оказались ведущими специалистами по институционализму.

Общение с Оливье Фавро происходило следующим образом. Кроме лекций, мы лично встречались с ним каждую неделю. Он меня кормил в столовой для преподавателей на территории Нантер-ля-Дефанс (Университет Париж Х), а я ему сбивчиво рассказывала, что успела прочитать. После обеда мы заходили к нему в офис, где он доставал мне новую кипу книг и статей. Так продолжалось шесть месяцев. За это время я прочла классические работы по теории контрактов, американскому новому институционализму и массу работ французских институционалистов. В целом, думаю, мне удалось сформировать сбалансированное отношение к институциональной теории: я взяла себе за правило параллельно знакомиться с подходами разных школ. Так я стала заниматься институциональной экономикой. Сначала написала по ней диплом, а потом и кандидатскую диссертацию. Одно переросло в другое.

О первых шагах в науке

Моя кандидатская была посвящена «доверительным товарам». Поясню на простых примерах. Допустим, вы решаете купить платье. Идете в магазин, примеряете разные модели, выбираете понравившуюся и покупаете. Это «информационный товар» — сначала вы собрали о нем информацию, а потом приняли решение. Предположим теперь, что вы хотите купить кошачий корм. В отличие от платья, какой бы корм вы ни выбрали, вы не сможете проверить его качество, пока ваша кошка или вы сами его не попробуете. То есть сначала вы купили товар, а потом уже оценили свой выбор. Иными словами, поставили эксперимент. Качество «экспериментального товара» всегда узнается только после покупки. Ну а теперь представьте, что вы заболели и пошли к врачу. Врач что-то сделал и вы выздоровели. Вас качественно вылечили или нет? Вы не можете мгновенно этого понять. Это и есть «доверительный товар» — вам остается только доверять его поставщику.

Вот, например, образование — это «доверительный товар». Когда мы выбираем вуз, сколько бы информации мы о нем ни собрали, мы все равно не узнаем, устраивает ли нас тамошнее качество обучения и, самое главное, пригодятся ли нам в жизни полученные навыки. Оценить это мы сможем только после окончания вуза, когда, будучи седыми старцами, будем давать интервью и рассказывать, что и как на нас повлияло в жизни.

В своей диссертации я изучала, как строятся модели «доверительных товаров» на рынках с очень высокой степенью неопределенности. Почему это важно? Если рынок стабилен, продавец не сможет реализовать некачественный товар много раз. Его обман быстро раскроют, и спрос на плохой товар упадет. На непостоянном рынке, где продавцы регулярно меняются, проблема качества стоит куда острее. Решается она с помощью информационных посредников. Хороший пример — израильский рынок медицинских услуг, на котором работает масса таких посредников. Находясь вне этого рынка, Вы не сможете самостоятельно найти качественную услугу. На американском рынке образования тоже есть посредник — профессиональный эдвайзер, подбирающий индивидуальную стратегию для абитуриента, поступающего в вуз. Примеров из образования я в диссертации приводила мало, но потом, изучая российское образование, я поняла, как тесно мое исследование было связано с тем, чем я стала заниматься впоследствии.

О том, как институциональная экономика помогает изучать университеты

Сейчас я изучаю экономику университетов. Мое административное положение, положение инсайдера, дает мне широкую эмпирическую базу для понимания процессов внутри системы высшего образования. При этом в своей работе я стараюсь не делить коллег на российских и зарубежных. На мой взгляд, это неправильная постановка вопроса.

Экономика образования — это та область, для которой очень важно сравнение нескольких систем. На сегодняшний день создано достаточно много моделей организации университетов, академических контрактов, приема студентов и найма сотрудников. Дабы понимать, почему твоя модель лучше, нужно видеть чужой опыт, а для этого надо посещать другие университеты — на соседней улице, в другом городе, далекой стране. Только тогда понимаешь, как, например, взаимосвязаны контракты постоянного найма с управленческим устройством или как правила приема студентов определяют логику построения учебных курсов. Институциональная экономика помогает мне видеть эту взаимозависимость.

Об Институте институциональных исследований

Наш институт вырос из кружка людей, посещавших семинар Ярослава Ивановича. На семинаре обсуждались исследования студентов. В какой-то момент родилась идея институционализировать эту практику, проще говоря, основать лабораторию и, во-первых, привлечь туда молодых ребят, которым близки наши интересы, а во-вторых, объединить специалистов с разных образовательных программ. Причем нам хотелось привести всех не на кафедру, создав новую вертикаль начальников и подчиненных, а на более демократичную площадку, где у каждого была бы возможность обмениваться мнениями, не обращая внимания на стаж, должность и выслугу лет. Важность человека определяется не его должностью, а результатом его работы. Поэтому формат лаборатории первоначально казался нам с коллегами наиболее удачным. В Вышке это была первая научно-учебная лаборатория — Институционального анализа и экономических реформ. В 2010 году она была преобразована в Институт институциональных исследований.

Нам с коллегами удалось создать среду, в которой нет жесткого деления на рабочие и личные отношения. Сегодня в институте есть много сфер, где работа предусматривает неформальное общение. Например, наша летняя школа по институциональному анализу — это важное научно-учебное мероприятие и одновременно возможность тепло пообщаться друг с другом.

Наш институт включает несколько направлений: экономика высшего образования, анализ государственных закупок, банковские исследования. Хотя это разные темы, они связаны общими методами институционального анализа. В нашей команде нет людей с узким бэкграундом, что мне особенно нравится. У нас работают экономисты, социологи, менеджеры, специалисты в области госуправления и многие другие. Мы постоянно учимся друг у друга и привносим в наши исследования что-то новое из смежных дисциплин. Какой-то документированной стратегии развития у нас нет. Из долгосрочных целей — мы хотим быть заметным игроком на международном рынке. Например, в экономике образования мы хотим быть компетентными среди западных коллег и стремимся к тому, чтобы они признали нашу компетентность.

О наставничестве

Скажу крамольную вещь. Мне все меньше хочется работать со студентами формально — руководить их курсовыми или учебными проектами. Когда я пытаюсь погрузить студента в атмосферу нашего института, я стремлюсь заставить его почувствовать вкус к научной работе. Если мои старания встречают положительный отклик, мне интересно продолжать работу, но такие люди встречаются редко. Многие приходят за оценкой, поэтому работать с ними мне скучно: я всегда стремлюсь к тому, чтобы, пройдя какой-то участок пути, открыть в конце что-то новое. С людьми, старающимися ради оценок, такого сделать не получается.

И дело не только в том, что экономисты идут не в науку, а в бизнес, потому что там они могут зарабатывать на порядок больше. Но и в том, что яркие ребята, кто хочет профессионально расти дальше, чаще всего связывают свой рост не с университетом, а с внешним рынком. Приходя в большую корпорацию, молодые люди быстрее определяют жизненные ориентиры и находят тех кумиров, на которых они хотят быть похожи. Много ли в российских университетах работает специалистов, с кого студенты хотят брать пример — не только как с талантливых исследователей, но и как с людей успешных, которые в жизни многого добились и которых можно назвать победителями? Мы должны почаще задавать себе этот вопрос.

Еще одна проблема — многие из тех, кто хочет попробовать себя в науке, предпочитают Вышке западные университеты. Наша аспирантура, например, не входит в десятку лучших аспирантур мира. Так устроена жизнь. Так что я понимаю, почему многие студенты уезжают из Вышки учиться за рубеж. Мне кажется, это нормальный и логичный способ саморазвития. Хорошо, что у ребят есть такие возможности.

Об административной работе

Я писала дипломную и кандидатскую работы у Ярослава Ивановича. Университет тогда был маленьким. Каждому, кто проявлял интерес к университетской жизни, выпадала возможность попробовать себя в каком-то деле. Мы часто встречались с ректором и разговаривали о науке. Каждый наш разговор перетекал в обсуждение того, чего Вышке не хватает. Восполнить отсутствующие элементы без административной работы было невозможно.

Поначалу я работала директором по академическому развитию. Мне выпала редкая возможность браться за проекты, на которые у коллег не хватало времени и сил. Мне повезло остановить свой выбор на проекте кадрового резерва. К тому времени он существовал уже год и сводился к доплатам тем, кто воспринимался руководством как будущее ядро университета. Мы с коллегами смогли полностью изменить программу кадрового резерва, придав ей современные очертания. Эта работа доставила мне настоящее удовольствие, хотя бы потому, что в процессе я смогла познакомиться с массой интересных людей.

Если взвешивать все «за» и «против», то административная нагрузка для меня не является бременем, иначе я бы просто ей не занималась. Я считаю, если ты видишь, что какие-то вещи работают неправильно, то ты должен попробовать их изменить, в противном случае ты не имеешь права на критику. Я уважаю тех, кто придерживается иной точки зрения — отстаивает свое право критиковать и при этом дистанцируется от участия в преобразованиях, не выходя из комфортной академической среды, но сама бы я так работать не смогла. Сейчас у меня есть возможность что-то менять. Да, я плачу за нее своим временем, тем не менее пока я об этом не жалею.

Вышке предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем она станет настоящим исследовательским университетом. На этом пути должно будет многое поменяться, в том числе и наша академическая среда. У нас пока нет того, что Генри Розовски называет «shared governance» — непосредственное участие профессоров в управлении университетом и во всех его внутренних реформах. К этому нам еще надо идти. Думаю, нам всем еще предстоит осознать, что Вышка — это наш дом и что на нас лежит ответственность за его строительство. Здесь есть еще над чем работать.

Есть еще одна проблема. Уверена, желающих что-то изменить очень много. Но как их увидеть? Раньше ведь с активными людьми было проще. Университет был маленький, и заметить молодых энтузиастов труда не составляло. Сегодня мы выросли. Разглядеть таланты тяжело. Я вижу свою обязанность в том, чтобы у приходящих в университет молодых поколений тоже были возможности для роста.

С каждым годом Вышка развивается все быстрее. Вижу ли я в ее расширении какие-то риски? Конечно, да. Мы всегда думаем о том, как не потерять в качестве. Но, во-первых, Вышка изначально задумывалась как вуз с широкими возможностями для расширения, причем люди, помогавшие нам расширяться, работали не по нашему заказу, а сами приходили к нам, рассказывая, как бы они хотели создать в рамках университета что-то новое. Например, факультет физики. Мы давно думали о нем. Но открыть его удалось только тогда, когда в Вышку пришла инициативная команда исследователей со своим видением будущего факультета. Во-вторых, хоть Вышка и представляет собой сегодня большой организм, мы, надеюсь, не потеряли навыка критически оценивать себя со стороны, а он никогда не даст нам свалиться в пропасть.