Оптимизация

Структура общего образования 1990-х годов, сформированная в предшествующее десятилетие, способствовала стабилизации рынка труда, объяснял в интервью тюменский министр образования Алексей Райдер. Школы, детские сады и дома пионеров принимали на работу неограниченное количество людей, высвобождавшихся в промышленности и сельском хозяйстве, — так бюджетная сфера компенсировала негативные последствия спада экономики. Единая тарифная сетка и сметный принцип финансирования позволяли нанимать любое количество сотрудников вне зависимости от количества детей, и нагрузка педагогов зачастую была минимальной.

На рубеже веков у региональных властей стал возникать вопрос, почему образование одного ребенка в разных школах, работающих в одинаковых условиях, обходится в разные суммы. С этого началась оптимизация школьной сети на основе нормативного финансирования. Содержание в одном муниципалитете десятка полупустых школ, в том числе расположенных едва ли не в шаговой доступности, признавалось бессмысленным. Школы объединялись, малокомплектные школы получали статус филиалов, где оставляли лишь начальное звено, реже — основное. Теряли работу учителя, которым при сокращении количества учеников невозможно было обеспечить нагрузку. Считается, что максимально последовательно и эффективно все эти меры были реализованы в Тюменской области в первой половине 2000-х годов, когда губернатором там был Сергей Собянин, и некоторые другие регионы пытались перенимать ее опыт.

При этом муниципальные власти обеспечивали подвоз учеников из сел в большие школы крупных населенных пунктов (в Чувашии такие школы стали называть социокультурными центрами, организуя их сотрудничество с учреждениями культуры). Из бюджетов всех уровней закупались школьные автобусы. Министры Филиппов, Фурсенко и Ливанов, посещая в начале нового учебного года регионы, всякий раз перерезали ленточку перед очередным строем новых желтых машин.

Краснолесье и Ульяновск

«Недавно вместе с губернатором Самарской области посетил одну из крупных сельских школ. Старшие школьники обучаются в ней только на профильном уровне, — рассказывал в январе 2004 года Владимир Филиппов. — Там 10 одиннадцатых классов. По программе «Школьный автобус» дети из 14 поселков приезжают в хорошо оборудованную и полностью оснащенную необходимым для нормального учебного процесса школу, где их учат высококвалифицированные учителя. Вот вам и дилемма, в том числе и перед родителями: учиться в слабенькой, «умирающей» школе, но рядом, или выезжать в другую, пусть подальше, но с перспективой на будущее».

Однако родители, равно как и учителя, нередко предпочитали первое решение, и в 2000-е по стране прокатилась череда протестов против оптимизации.

В 2007 году в Калининградской области, где реструктуризация школьной сети проводилась повсеместно (компактная территория и щадящий климат позволяли стабильно доставлять детей в школы на автобусах), прошла одна из самых громких протестных акций — «восстание в Краснолесье», поселке лесозаготовителей на границе с Польшей. Несколько десятков детей полгода учились в своей формально закрытой школе, отказываясь ездить на школьном автобусе в другую, расположенную в 12 километрах. Аргументы родителей и учителей сводились к тому, что школа «была еще при немцах», что ее выпускники поступают в вузы, что нет гарантий сохранения жизни и здоровья ребенка «в этом автобусе на страшных спусках». Но власти пошли на принцип, и «восстание» было подавлено. «Если сегодня мы сохраним школу в Краснолесье, то завтра каждый жилой дом в Калининграде захочет иметь школу у своего подъезда», — объясняла региональный министр образования Наталия Шерри.

Другое знаковое событие – попытка оптимизации нескольких школ летом 2010 года в Ульяновске, в ответ работники этих школ и родители устроили митинги и голодовки, разруливать ситуацию приезжали представители федерального министерства и Общественной палаты во главе с Ярославом Кузьминовым, возглавлявшим в тот период Комиссию по интеллектуальному потенциалу нации. Власти объясняли свое решение тем, что школы находятся в аварийном состоянии, к тому же не работают на полную мощность, поэтому содержать детей там дорого, им будет лучше в соседних школах. После протестов общественности часть школ все-таки удалось сохранить. Как сказал местный депутат, «нужно все нормально объяснять, а не считать народ за быдло».

Но избежать народных протестов не удавалось даже при наличии разъяснений, в очередной раз это показал опыт реструктуризации школ в Москве.

Москва

Осенью 2010 года вместе с избранным мэром Сергеем Собяниным руководить столичным образованием пришел Исаак Калина, работавший в министерстве Андрея Фурсенко. В марте 2011 года в Москве было введено нормативно-подушевое финансирование, началась реструктуризация школьной сети. В отличие от сельских районов проблемы с наполняемостью у большинства столичных школ были не столь существенны, и реструктуризация должна была решить две традиционные для образования задачи – повышение доступности и качества.

Порядка 2 тыс. московских школ были объединены в образовательные комплексы, которых к концу 2017 года осталось менее 700. По выражению директора Института развития образования ВШЭ Ирины Абанкиной, в Москве не осталось ни одного детского сада – все они были преобразованы в дошкольные отделения образовательных комплексов. И хотя с первых дней московской реформы декларировалось, что благодаря объединительным процессам семьи получают новые возможности, а в проигрыше оказывается лишь часть управленцев, теряющих должности, родители и учителя все равно периодически протестовали против реформы, группы недовольных в социальных сетях действуют по сей день.

О преимуществах объединения школ представители московского образования рассказывают много и охотно – в частности, в очерке о партнерской школе ВШЭ № 1619 основные факторы перечисляет ее директор Александр Ждан (позже он возглавил частную школу в Подмосковье). Это объединение ресурсов (в большую школу целесообразно закупать дорогое оборудование, так как им воспользуется большое количество детей), конкуренция между учителями, возможность обеспечить оптимальную наполняемость классов и открыть широкую палитру профилей. Наконец, есть возможность привлечь хороших учителей, обеспечив оптимальную нагрузку. Шансов, что в нынешней московской школе ученик, интересующийся физикой или химией, встретит учителя, способного удовлетворить этот интерес, стало гораздо больше.

Результаты московской реформы не заставили себя долго ждать. В 2016 году по математической и читательской грамотности Москва вошла в число ведущих образовательных систем по результатам международного исследования качества образования PISA. О том, что оно будет проводиться, в городе знали единицы, и целенаправленной подготовки не было, да и вряд ли она бы помогла. В отличие от стран-участниц, где задания PISA выполняли дети из случайной выборки, в Москве в исследовании участвовали все 15-летние школьники.

За 7 лет проявились и другие объективные результаты, которые в отличие от PISA, где Москва участвовала впервые, можно оценить в динамике. Практически ежегодно увеличивалось количество 11-классников, сдающих ЕГЭ на высокие баллы, и число победителей и призеров финального этапа Всероссийской олимпиады школьников. В 2012 году их было 330, в 2015 году – 583, в 2016 году – 669, в 2017 году – 817, то есть чуть меньше половины общего числа лауреатов. И если раньше таких детей готовили в основном в нескольких лучших школах, то теперь хотя бы один победитель или призер есть в каждой третьей школе столицы.

Второе дыхание

Оптимизация сети коснулась не только школ и детских садов, но и других уровней образования. Отправной точкой объединения вузов считается 2006 год, кода в рамках нацпроекта «Образование» начали создавать Южный и Сибирский федеральный университеты. И хотя укрупнение вузов само по себе не гарантировало рост качества – слишком много усилий нужно было приложить в каждом конкретном случае, чтобы отладить работу, — объединение облегчало государству санацию высшего образования. «Закрывать вузы — сложно, болезненно. Реорганизация — щадящий процесс. Он всем оставляет шанс», — пояснял в 2012 году директор Центра университетского менеджмента ВШЭ Евгений Князев.

Показательный пример, когда у слабеющего вуза после объединения открылось второе дыхание, — история Московского института электроники и математики (МИЭМ), ставшего частью Высшей школы экономики. Если в 2011 году средний балл зачисленных на бюджетные места в МИЭМ составлял 62,5, то в 2012 году, сразу после присоединения, он вырос до 72,8. В последующие годы, переехав в новый корпус, институт стал развивать науку, а по качеству абитуриентов он теперь соревнуется с лучшими инженерными вузами страны. Студентам МИЭМ теперь предоставляются общежития, чего не было в советские годы.

С 2016 года МИЭМ носит имя Александра Тихонова, который был его ректором в советские годы, а после присоединения к ВШЭ стал его директором и научным руководителем. Вместе с Ярославом Кузьминовым в 1997 году он входил в число авторов проекта организационно-экономической реформы системы образования, где намечалась первые шаги по ее оптимизации.

Есть мнение, что при министре Дмитрии Ливанове оптимизационные процессы в высшей школе излишне форсировались, так что одним из первых решений следующего министра был мораторий на реорганизацию вузов. Было приостановлено, например, объединение Государственного университета управления и Московского государственного юридического университета им. Кутафина.