Андрей Юрьевич Мельвиль:

Беркли

Мои отношения с университетским городком Беркли — это довольно длинная история, более чем трех десятилетий. Беркли — место удивительное, расположенное на берегу очень живописного залива Сан-Франциско и входящее в район так называемой Bay Area. Через залив видны, если нет сильного тумана, контуры самого Сан-Франциско, на мой вкус, одного из самых красивых городов мира. Мне довелось много чего объехать в Америке, от зеленого Вермонта до снежной Аляски и гористой Невады, но лучше этих мест я просто не знаю. Беркли расположен на холмах, плавно спускающихся к заливу. Рассказывают, что свое название городок получил в честь известного философа и богослова XVIII века Джорджа Беркли, одной из страниц биографии которого была экспедиция в Америку для обращения язычников в христианство, впрочем, неудачная (во время учебы в МГУ одна из моих курсовых работ была как раз посвящена философии Беркли).

Подлинный центр всего и вся в Беркли — одноименный университет, самый старый кампус распределенного Калифорнийского университета. Его корни уходят к 1866 году, когда там возник Калифорнийский колледж, один из первых в стране. В Беркли часто встречается имя Дюранта, есть улица Дюранта, на ней стоит «Дюрант-отель» и так далее Дело в том, что Генри Дюрант был первым президентом Университета Беркли — и его имя запечатлели как память для студентов и всех жителей городка.

В Беркли практически все живет вокруг и ради университета, который в числе лучших в США и во всем мире. Это поистине классический университет с мировыми достижениями по всем направлениям — от ядерной физики (признано, что ученые Беркли внесли значительный вклад в создание атомной и водородной бомб) до лингвистики и сравнительного изучения сказочных нарративов разных стран и народов.

Кампус очень большой и красивый, с центральными зданиями в стиле неоклассицизма и со своими символами — башней Сатер (Sather Tower) с часами (ее еще на итальянский манер называют Campanile) и старыми позеленевшими бронзовыми воротами, подарком одного из разбогатевших выпускников университета. Действительно, выпускники Беркли строят очень успешные и разнонаправленные карьеры — от бизнеса и государственной службы до науки и искусства. Окончить Беркли — значит, как правило, выйти в люди.

Университет Беркли считается едва ли не лучшим государственным университетом в мире и самым демократичным. А городок Беркли имеет репутацию «самого либерального» в Америке. Рассказывают, что в эпоху маккартизма в США, когда от университетских профессоров требовали подписания верноподданнических деклараций и многие коллеги из других американских университетов «прогибались», очень многие профессора Беркли отказались и были вынуждены уйти из университета. Удивительно и показательно, что через десятилетие их всех восстановили в должностях и даже выплатили зарплаты за все пропущенное время.

Беркли был одним из центров студенческого протеста в 1968 году, когда сторонники «контр-культуры» провозгласили его «Народной республикой Беркли» (People’s Republic of Berkeley). Достаточно пройтись по тянущейся вдаль от центра университета Telegraph Avenue, чтобы пропитаться этим удивительным ощущением свободомыслия и толерантности. Свобода и по сей день остается духом Беркли (как, впрочем, и всей Калифорнии). Это совершенно удивительное место. Здесь никогда не бывает холодно и не бывает жарко, здесь всегда ветерок. Говорят, что как раз в этом залог калифорнийского творческого духа.

Впервые я попал в Беркли еще в первой половине 1980-х годов, когда работал в замечательном Институте США и Канады (ИСКАН) у Георгия Аркадьевича Арбатова. У нас тогда была совершенно удивительная для того времени программа академических обменов, в том числе по линии американского Совета по международным исследованиям и научным обменам — IREX, International Research and Exchanges Board (я слышал, что теперь, кажется, его представительство у нас, увы, закрыто). Так вот, по линии IREX мы тогда раз в год-два могли в течение месяца, а то и дольше посещать разные американские университеты и исследовательские центры, работать в библиотеках. Но главное — встречаться и общаться с тамошними учеными и исследователями, в том числе и с совершенно выдающимися, о встречах с которыми можно было только мечтать. У каждого из нас был даже небольшой бюджет на покупку книг и ксерокопирование статей. В свою очередь, и американские коллеги приезжали к нам в академические институты и университеты, проводили свои исследования, читали лекции, вели семинары.

Назову лишь несколько имен американских ученых, с которыми мне довелось тогда общаться, — чтобы дать возможность понять масштаб и эффект той программы обменов. Например, крупнейший социолог, корифей теории модернизации Сеймур Мартин Липсет (Seimour Martin Lipset), кстати, выходец из России. Он работал в лучших американских университетах, в том числе в Стэнфорде и Беркли, где я его и застал. Сейчас может показаться удивительным, но он не только готов был встретиться, но и провел со мной, молодым советским американистом, более двух часов: рассказывал о своих исследованиях и сам задавал вопросы, внимательно слушал, с подлинным интересом и чуть ли не с каким-то недоверием — ведь ИСКАН в то время был, если хотите, уникальной исследовательской «оранжереей» и сильно отличался от всего «типичного советского». У меня в 1980-х годах были две вполне продолжительные встречи с Липсетом, и они произвели на меня сильнейшее впечатление, после чего я штудировал его работы с особым энтузиазмом. Известную и в чем-то сегодня отчасти спорную «гипотезу Липсета» (условно — рост благосостояния в ходе модернизации ведет к возникновению среднего класса, который начинает требовать более широкого политического представительства и демократизации политических институтов) я и мои коллеги обсуждаем сегодня с нашими студентами уже на первом курсе, и я рассказываю им о своих встречах с Липсетом.

Помню свои встречи в Беркли и с мировым классиком международных исследований Кеннетом Уолтцем (Kenneth Waltz), основоположником так называемого неореализма, очень влиятельного течения и сегодня. У меня в личной библиотеке до сих пор хранится одна из его выдающихся работ Theory of International Politics с трогательной надписью и автографом. Встречался я тогда и с одним из самых известных в то время американских политологов Нельсоном Полсби (Nelson Polsby), крупнейшим знатоком политической системы, политических институтов и электоральных процессов в США. И это все в Беркли!

Как я уже сказал, и к нам в Москву по линии IREX приезжали как молодые, так и очень именитые американские коллеги. Среди них был, в частности, и Александр Даллин (Alexander Dallin), один из видных советологов, специалистов по России и Восточной Европе. Он, кстати, тоже был выходцем из России, а его отец, Давид Даллин, в свое время был одним из лидеров российских меньшевиков. Так вот, кажется, в конце 1985-го (или, может, в начале 1986-го, но в любом случае после прихода Михаила Сергеевича Горбачева) Александр Даллин после долгого перерыва приехал в Москву и пришел в ИСКАН, чтобы встретиться с нашими мэтрами американистики и – видимо, по рекомендации кого-то из американских коллег — поговорить со мной. Это было чудесное время смутных ожиданий и надежд. Мы долго говорили о реформах и возможных направлениях развития советского общества и советской политики. Потом еще несколько раз встречались и мечтали о всяком разном, предвкушая будущее. Даллин был заслуженным профессором в Стэнфордском университете и вместе со своей женой Гейл Лапидус (Gail Lapidus), профессором политологии в Беркли, руководил со своими коллегами ведущимися в Беркли и Стэнфорде евразийскими и восточно-европейскими исследованиями. Стэнфордский университет в городке Пало-Альто — совсем недалеко, минут 40 по хайвею, от Беркли, и ученые из этих двух университетов с мировой известностью всегда тесно сотрудничают по разным направлениям. В каком-то смысле Беркли и Стэнфорд порождают удивительную научную синергию.

С Гейл Лапидус я тоже познакомился и общался еще до этого — по рекомендации одного из очень крупных американских советологов того времени Северина Бьялера (Seweryn Bialer), который часто бывал в нашем Институте США и Канады. Но именно в Беркли у нас с Гейл Лапидус и Алексом Даллином возникла идея новой книжки, которая рассказала бы американским читателям о новой политике гласности, перестройке и реформах в СССР. Идея эта настолько захватила нас, что мы вместе с моими молодыми коллегами по ИСКАНу принялись за работу. В результате в 1990 году в американском издательстве Westview Press вышла довольно-таки объемистая книжка The Glasnost Papers. Voices on Reform from Moscow, ответственными редакторами которой были я и Гейл Лапидус. Это была своего рода антология, запечатлевшая ведущиеся в переходном советском обществе бурные дискуссии о политике гласности и переосмыслении советской истории, о религии и правах человека, об экономических реформах и о внешней политике. Дорабатывал я эту книгу вместе с Гейл Лапидус то в Стэнфорде, то в Беркли.

Кстати, еще до этого, в 1988 году, в американском издательстве Walker and Company вышла в свет едва ли не первая совместная советско-американская книга Breakthrough/Прорыв. Emerging New Thinking, которую мы подготовили совместно с активистами влиятельной в то время пацифистской организации Beyond War. У меня в этой книжке были две главы, одна — про «ядерную революцию» и новое политическое мышление, а вторая — про «образ врага», которую я написал вместе с известным в то время американским психологом и психиатром Джеромом Франком (Jerome Frank). Редактировали мы эту книгу, работая тогда в Беркли и в Стэнфорде, потому что штаб-квартира Beyond War была как раз в Пало-Альто.

Словом, связи и отношения с самыми разными коллегами из Беркли, да и из Bay Area в целом, складывались у меня тогда самые разнообразные и развивались по нарастающей. В итоге в 1992 году я в первый раз в качестве приглашенного профессора приехал в Беркли в департамент политической науки и одновременно начал работать в совместной российско-американской программе постсоветских и евразийских исследований Беркли — Стэнфорда. Пригласили меня Гейл Лапидус и Александр (Алекс) Даллин. Во второй раз как приглашенный профессор я приехал в Беркли в 1994 году, а между этими двумя периодами моей работы там в 1993 году преподавали аналогичный курс Андрей Кортунов, ныне директор Российского совета по международным отношениям, и Лилия Шевцова, ныне сотрудник Брукингского института. Для меня это был очень и очень важный профессиональный и жизненный опыт, который мне чрезвычайно много дал.

Тогда я уже из ИСКАНа перешел работать в МГИМО, где более чем непосредственно (мягко говоря) участвовал в 1989 году в создании первой в СССР кафедры политологии, а уже через девять лет — в 1998 году — создавал первый и на протяжении долгого времени остававшийся лучшим в России факультет политологии (который, кстати, уже через много лет после моего ухода из МГИМО и перехода с целым рядом коллег в Вышку, в 2017 году, практически ликвидировали, слив с факультетом госуправления; грустно это…). Как сейчас помню, зашел я тогда в качестве заведующего этой кафедрой к первому проректору, который практически всем там рулил и которого я и до этого неплохо знал, и говорю:

И я уехал в Беркли. Но до этого серьезно готовил основной курс, который мне предстояло читать: Russian Politics (вот так, ни больше ни меньше — от Орды до перестройки!). Готовил, используя и классическую литературу, и самую на то время современную, наслаждаясь при этом совершенно фантастической университетской библиотекой с электронными каталогами и открытым доступом к книжным стеллажам.

Мой курс был рассчитан на undergraduates, и по тамошней системе на него могли записываться студенты разных направлений подготовки. Понятно, что интерес к тому, что происходило в это время в нашей части света, был огромный, и студентов записалось много. А ведь были и лекции, и семинары, и домашние задания, и написание и проверка эссе и пр. Одному мне было бы очень трудно, но у меня были два teaching assistants (TA), которые сильно мне помогли. Я тогда впервые познакомился с такой практикой. В советских и российских университетах ничего подобного не было, а сейчас у нас в Вышке это обычное дело.

В Беркли я старался впитывать все новое — для меня, человека из совершенно другой традиции, — как губка. Строго говоря, самой политологической традиции у нас ведь практически не было, мы по определению были самоучками, мы начинали практически с нуля. Политология как отдельная специальность была формально утверждена ВАК СССР только в 1989 году. А после краха коммунизма и распада СССР началось повальное переименование кафедр научного коммунизма и марксизма-ленинизма в кафедры политологии, последствия чего ощущаются даже сегодня. Поэтому в абсолютном большинстве случаев становление политологии в России начиналось с имитации, хотя бывали, конечно, некоторые исключения. В любом случае, проблемы и трудности были огромные: мы, самоучки, не только не владели классической традицией политической науки, но и литературу научную с трудом тогда могли достать. Поэтому, возвращаясь в Москву, я доплачивал за перевес багажа, но увозил с собой просто коробки и коробки книг и ксерокопий. Кстати, коллеги по департаменту политической науки в Беркли охотно пополняли собираемую мной библиотеку «на вывоз».

Беркли — это всегда самый что ни на есть настоящий кипящий котел мыслей и идей. Люди, с которыми мне довелось там работать и встречаться, — профессионалы высочайшего класса и мирового уровня. Департамент политической науки Университета Беркли занимает четвертое место в специализированном американском рейтинге. Профессора и сотрудники департамента часто ведут исследования по совместным программам с коллегами из многочисленных университетских институтов и центров, в том числе со Стэнфордом.

Беркли издавна славится как признанный научный и образовательный центр по русистике, восточно-европейским и евразийским исследованиям. Мощный импульс советологическим исследованиям был дан Госдепом еще в 1942-1943 годах, после чего возник крупный центр в Колумбийском университете и почти тогда же — в Беркли. Здесь занимаются чуть ли не всем — и историей, и международными отношениями, и внутренней политикой, и культурой, и искусством, и фольклором — и достигают поистине мировых результатов.

Приведу лишь несколько имен ученых, с которыми мне довелось общаться; с некоторыми из них я поддерживаю дружеские и деловые связи и по сей день. Дэвид Колльер (David Collier), например, очень крупный компаративист и специалист по методологии и количественным методам политических исследований. Он, кстати, был и руководителем департамента политической науки в Беркли. Эндрю Янош (Andrew Janos) — признанный авторитет (и большой, кстати, пессимист) в изучении реформ и трансформаций в посткоммунистической Восточной Европе, специалист в области теории мировых систем. Или Филипп Шмиттер (Philippe Schmitter), один из классиков современной транзитологии, теории демократии и демократизации. Он был профессором в Стэнфорде, но постоянно бывал в Беркли, читал лекции, вел семинары. Мы продолжаем переписываться с ним и периодически, несмотря на его возраст, встречаемся на международных конференциях.

Не могу не вспомнить и Джорджа Бреслауэра (George Breslauer), с котором познакомился еще в 1980-х, когда бывал в Беркли, в том числе по линии IREX. Он стал одним из ведущих американских специалистов по России, написал, в частности, ставшие классическими биографии Брежнева, Горбачева и Ельцина. Был руководителем департамента политической науки, а потом чуть ли не два десятилетия — проректором и провостом всего Университета Беркли. Его академических наград и титулов не перечесть. Очень долго Джордж Бреслауэр был редактором одного из очень известных журналов первого квартиля Post-Soviet Affairs, пока его не сменил примерно год назад Тим Фрай (Tim Frye). Попутно замечу, что до публикации недавно одной моей статьи в этом престижном журнале мне пришлось отвечать на замечания четырех анонимных рецензентов, которые часто противоречили друг другу. Когда я преподавал в Беркли, у Алекса Даллина в аспирантах были, в частности, Майкл Макфол и Стив Фиш, с которыми мы часто встречались и общались на семинарах и других мероприятиях. У Майкла Макфола, как известно, был потом перерыв в академической карьере (работа в Белом доме и послом в Москве), но сейчас он снова в Стэнфорде. Стив Фиш уже давно профессор в Беркли и частый гость у нас, в Вышке: был приглашенным докладчиком на нашей Апрельской конференции, читал интенсивные курсы по политологии у нас в департаменте, мы с ним планируем и дальнейшее сотрудничество по линии нашего департамента.

Короче говоря, для меня Беркли — один из самых любимых и значимых университетских городков в мире.