Сергей Олегович Кузнецов:

Дрезден

В Дрезден я попал впервые в 1999 году как стипендиат Фонда им. Александра фон Гумбольдта. Это немецкий научный фонд, который дает стипендии иностранцам на два года работы в немецком академическом учреждении. Помимо зарплаты фонд оплачивает каждому стипендиату двухнедельную экскурсию по Германии (транспорт, проживание, собственно экскурсии) и предоставляет возможность до 4 месяцев, не включенных в срок пребывания, учить немецкий язык в Гёте-институте по месту прохождения стажировки. Почему Дрезден? Это связано с областью моих исследований. Еще в начале 1990-х я заинтересовался направлением, которое называется «анализ формальных понятий», — в частности, работой группы немецких ученых, возглавлявшейся профессором Рудольфом Вилле и базировавшейся в то время в Дармштадте. Я и мои коллеги по лаборатории и сейчас ведем работы в этом направлении. После участия в ряде конференций в Германии мне предложили подать на стипендию Гумбольдта, но с расчетом на Дрезден, потому что там в то время работал один из представителей дармштадтской школы Бернард Гантер, и наши научные интересы теснее всего соприкасались с его интересами. Так я оказался прикомандирован к Институту алгебры Технического университета Дрездена. Группа Бернарда Гантера интересовалась алгебраическими, алгоритмическими и прикладными аспектами решеток понятий. Кроме того, они тесно сотрудничали с факультетом информатики того же университета. И начиная с 1999 года я принимал активное участие в этом сотрудничестве. Два года я пробыл там в качестве стипендиата и еще два семестра в качестве приглашенного профессора. У меня была своя исследовательская программа, которую я осуществлял, естественно, в сотрудничестве с моим, как это называется в фонде, гумбольдтовским профессором Бернардом Гантером и его коллегами. Несомненно, эта совместная работа оказала очень сильное влияние на мою судьбу, как научную, так и жизненную, потому что помогла вывести мои исследования на международный уровень. Благодаря Бернарду и его школе я вошел в международное сообщество, занимающееся моей темой, стал намного чаще участвовать в международных конференциях, публиковаться в международных журналах, что в 1990-е годы было еще не очень распространено среди российских ученых.

Много было поначалу непривычного, но особенно — фундаментальное доверие к порядочности другого. В кабинете у каждого телефон. Если делаешь частный звонок — нажимай «1», запиши в журнал, а потом плати. Если звонок по работе, нажимай «0» и не плати. Выдали ключи, в том числе ключ в само здание университета, можно заходить хоть ночью. Как-то я, забыв на работе книги, зашел около полуночи в здание. Не успев нащупать выключатель, с ужасом увидел, как ко мне приближаются вооруженные автоматами люди с овчаркой. В момент проснулось что-то из фильмов советского детства: «хенде хох», «нихт шиссен». Но процессия прошла мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания: я же ничего не нарушал!

Особенности Дрезденского университета, как я его увидел в те годы, — это прежде всего особенности академической среды Восточной Германии. К 1999 году прошло лишь неполных 9 лет с момента воссоединения Восточной и Западной Германии, и эхо этого события еще отдавалось, витало в воздухе. Университеты бывшей ГДР прошли серьезную санацию. Были уволены практически все преподаватели гуманитарных дисциплин. Из преподавателей и исследователей в области естественных и математических наук многие остались с прошлых времен, но какое-то время при найме явное предпочтение отдавалось кандидатам из Западной Германии. В частности, мой гумбольдтовский профессор Бернард Гантер родом из-под Кёльна, его дом — в пригороде Дармштадта, он приехал из Западной Германии работать в Дрезден, при том что его семья не имела возможности переехать вместе с ним. Его жена Элен Гантер, сначала учительница, затем директор школы под Дармштадтом, не могла перейти на работу учительницей в Дрезден, поскольку закон об образовании земли Гессен, в которой лежит Дармштадт, сильно отличается от закона об образовании земли Саксонии, столицей которой является Дрезден. Поэтому Бернарду приходилось каждый понедельник приезжать в Дрезден, а в четверг или пятницу уезжать обратно в Дармштадт. Чувствовалось некоторое расхождение в ментальности западных и восточных немцев, разница в опыте, как житейском, так и научном. Но у лучших представителей профессуры это расхождение сглаживалось общностью интересов, ценностей и мировоззрения. Хотя от некоторых местных коллег я слышал о высокомерии западных немцев — «весси», как их называют на востоке Германии (восточных немцев называют «осси»). На это культурное различие накладывалось еще и различие диалектов. Дрезден — столица Саксонии, там достаточно сильный местный, саксонский диалект, который люди из западных земель не всегда хорошо понимают. Западные немцы, соответственно, привносят свои диалектные слова, непонятные местным и вызывающие у них раздражение. Конечно, в университетской среде используется стандартный немецкий, Hochdeutsch, но различия все время проскальзывали. Думаю, сейчас дела обстоят более гладко, но в конце 90-х некоторое взаимное раздражение было порой заметно.

Сам же Дрезден — действительно особенный город, в XIX — первой половине XX века он считался одним из красивейших городов Центральной Европы наряду с Прагой и Краковом. Одно из его имен, прославляющих его красоту, — «Флоренция на Эльбе». Конечно, по сравнению с Флоренцией, Дрезден в своем архитектурном ядре сложился позже, в эпоху барокко. Тем не менее это был прекрасный город, который практически полностью разрушила варварская бомбардировка англо-американских воздушных сил 13-14 февраля 1945 года. В этом не было военного смысла: в то время там не было никакой промышленности, не было войск, только лагеря беженцев и несколько госпиталей. Бомбежка была акцией устрашения и возмездия. Число жертв насчитывает несколько десятков тысяч. И в памяти коренных дрезденцев это, конечно, очень глубоко сидит. Например, среди пожилого населения насаждение празднования Дня святого Валентина встречает неизменное возмущение, потому что 14 февраля — это прежде всего день бомбежки Дрездена (помимо того, что протестанты культа святых не признают, и многие считают подобные праздники маркетинговыми ходами, выдуманными в эпоху потребления). Много историй с этим связано. Одна из них — история моего знакомого, художника Германа Науманна. В начале 40-х он был учеником дрезденской школы, точнее — элитного интерната, но учился неважно и вообще был изрядным шалопаем, за что в январе 1945-го был с позором отчислен. Но оказалось, что это было его спасением, потому что весь интернат, все его одноклассники, все учителя погибли во время февральской бомбардировки. Подобные истории я слышал не раз.

Мы с коллегами из Западной Германии часто обсуждали отличия восточных и западных немцев; самому мне, признаться, разница не всегда бросалась в глаза. Они же отмечали, что дрезденцы и саксонцы, в сравнении с остальными немцами, в целом гораздо более педантичны — например, привыкли гораздо раньше вставать (секретарь кафедры появлялась на работе не то в 6:45, не то в 7:15 — я так и не смог увидеть этого воочию). Наверное, это свойства не только саксонские, они сформировались в поствоенное время в ГДР. Когда я читал старые книги о региональных различиях, саксонцы там определялись, наоборот, как люди веселые, практически «южане», по сравнению с жителями северных областей и Берлина. Также западногерманские коллеги отмечали, что в восточных немцах меньше толерантности к проявлениям необычного и неместного, к иностранцам, к разного рода меньшинствам. Честно говоря, на своем опыте я этого не ощутил. До поездки в Германию мне говорили, что с немцами трудно подружиться и я буду себя чувствовать там одиноко. Но этого не произошло, и в том доме, где я жил самое длительное время, у меня даже появились прекрасные друзья, мы до сих пор общаемся, не говоря уже про коллег, с которыми мы были в самых лучших отношениях и не раз проводили вместе время. Мне кажется, что, приложив некоторые усилия, чтобы выучить язык, в Германии всегда можно найти друзей и хорошее общение.

Благодаря своей драматической истории Дрезден выглядит довольно необычно. Есть «самый» центр, историческое ядро города, не очень большое. В него входит то, что знают про Дрезден все, кто хоть что-то слышал про Дрезден вообще. Это Цвингер — дворец и музей, Дрезденская опера, Дрезденский замок и дворцовая католическая церковь, построенная при Августе Сильном, самом знаменитом правителе Саксонии, принявшем католичество для того, чтобы стать польским королем. В годы его правления в результате перехода Польши под власть саксонской династии Саксония стала самым крупным государством Западной и Центральной Европы. Все эти достопримечательности, несомненно, стоит посмотреть, но на их внешний осмотр уйдет не больше часа. За этим историческим центром, который в значительной степени был восстановлен еще во времена ГДР, следует пояс послевоенной застройки на месте бомбежек февраля 1945 года. Эта застройка в целом малопривлекательна. Лучшие здания построены примерно в 1950-х, а застройка 1960-80-х годов похожа на московские спальные районы того же времени. Особенность Дрездена в том, что за пределом этой «социалистической» зоны сохранились очень живописные районы XVIII — начала XX века, которые почти не подверглись бомбардировке. Это, например, районы у моста Голубое Чудо и большой район под названием Нойштадт на левом берегу Эльбы. О Нойштадте стоит рассказать отдельно. Это район, уцелевший во время бомбежки, но пришедший в ветхость, и в конце 1970-х — начале 1980-х годов власти ГДР решили его снести и отстроить заново. Уже выселили жителей и обнесли забором дома под снос, но — не помню уже, по каким причинам, — то ли средств не хватило, то ли уже начались политические проблемы, но с разрушением этого района решили повременить, и в какой-то момент эти дома заняли сквоттеры. Дальше произошло то, что немцы называют «переменой», Wende, — воссоединение Германии, когда изменение политического строя страны привело к тому, что прежние планы были забыты, и власти решили оставить этот район в неприкосновенности и благоустроить его. К этому времени там уже обитали, как у нас говорили, неформалы: бедные студенты, безработные, люди без определенных занятий. Нойштадт стал районом альтернативной жизни, с бесконечными ночными гуляньями, сидением на улице, уличными концертами. Все студенты ринулись жить в Нойштадте, потому что там весело и дешево, можно пошуметь, сходить на концерт и друг к другу в гости по соседству, злачные места недорогие. Потихоньку жить в Нойштадте стало модно, и эта мода начала капитализироваться, в Нойштадт стали вкладывать деньги, и туда устремилась более благополучная публика. Сегодня жизнь там ненамного дешевле, чем в центральном районе, но это по-прежнему очень популярное место у студентов и молодежи.

В Нойштадте много популярных ресторанов и баров. Например, бар «Раскольников» или «Плановая экономика». В названии игра слов, поскольку по-немецки это Planwirtschaft, где Wirtschaft означает и экономику страны, и единоличное хозяйство. Кроме того, это название — еще и типичная игра на том, что в Германии называется «остальгия», ностальгия по «востоку», то есть по прежней жизни в соцлагере. Ею охвачено в основном старшее поколение, но и молодые люди, которым не очень повезло в жизни, тоже порой любят поворчать в том духе, что социальные изменения могли бы быть не такими радикальными и стоило бы сохранить что-то хорошее от социализма. Не стоит забывать также про высокую безработицу в восточных землях Германии: в Саксонии она доходила до 20%.

Среди других районов Дрездена стоит выделить те, которые были образованы присоединением маленьких старых городков и поселений. Одна из моих квартир находилась в пятиэтажке в унылом районе Райк, похожем на наши (уже канувшие в Лету) Черемушки, от нее можно было за пять минут дойти до садовых участков. Это характерно для Восточной Германии, да и для всей Германии в целом: миниатюрные садовые участки — от одной до трех, максимум четырех соток в непосредственной близости от города, иногда даже в черте города, где человек имеет право возделывать землю, сажать, что ему нравится, но не имеет права ночевать. На таких участках стоят совсем крошечные домики — только для дневного пребывания. Так вот, от садовых участков поблизости от моей квартиры можно было, идя по каменной набережной маленького ручья, выйти к старинным домам поселения Лёйбниц, попасть на старое кладбище и еще через пять минут очутиться в чистом поле на дороге, обсаженной старыми черешневыми деревьями. Такая резкая перемена городского ландшафта — от блистательного барокко в центре к унылым спальным социалистическим районам, от них к садовым участкам и через них опять к старинной застройке, а далее — к почти дикой природе — очень типична для Дрездена. Эти сказочные трансформации естественно напоминают о самом, наверное, известном образе Дрездена в литературе — том, что возникает в «Золотом горшке» Гофмана. Приехав в первый раз в Дрезден, я почти сразу оказался в кабинете у одного профессора-весси и увидел у него на столе портрет трех дочерей. Если помните, герой сказки Гофмана студент Ансельм, приехав в Дрезден, приходит к архивариусу Линдгорсту, оказывающемуся волшебником, три дочери которого порой обращаются в золотисто-зеленых змеек. К моему большому удивлению, мой знакомый профессор не читал Гофмана. Думаю, это связано с тем, что знание романтиков в Западной Германии перестало считаться хорошим тоном после того, как романтики были зачислены в протонацисты (связь между этими явлениями действительно признана, но это долгая история). Таковы странные мутации немецкой культуры, имевшие разнообразные и непредсказуемые последствия. То, что возвеличивалось нацистами, не по вине возвеличиваемого оказывалось дискредитировано. Так, после войны считалось неприличным петь немецкие песни, потому что они насаждались во время нацизма и сам Геринг возглавлял общество немецкой песни. Геббельс защитил докторскую диссертацию по немецким романтикам, а немецкие романтики оказались под подозрением во время денацификации в Западной Германии.

Вернемся к Дрездену. Конечно, обязательно стоит посетить отдаленный район Дрездена — Пильниц, где находится бывшая летняя резиденция саксонских курфюрстов. Туда можно попасть либо по обычной дороге, либо на пароме, что для меня было в новинку: раньше я не сталкивался с паромом как видом городского общественного транспорта. Пильниц очень живописен, прежде всего в своей парковой части, но и сам дворец, выполненный в «китайском вкусе», тоже заслуживает внимания. Если вы любите природу, стоит доехать до Пильница, походить по парку, посмотреть на дворцовые постройки, а затем подняться на огромный холм Борсберг (это практически начало Рудных гор), пройти ущельем вдоль ручья, мимо старой мельницы, выйти на поля по дороге, обсаженной черешневыми деревьями, и если вам повезет попасть туда в конце мая — июне, то еще и набрать черешни. Это самый приятный маршрут для прогулки.

Культовые места Дрездена — это прежде всего Опера Земпера, Дрезденский оперный театр, где состоялось в свое время несколько мировых премьер Вагнера, Рихарда Штрауса, — очень значимое место для немецкой культуры. Это Галерея старых мастеров («Сикстинская Мадонна», прежде главный символ галереи, сменилась недавно на этом посту «Шоколадницей» Лиотара — знамение времени) и Галерея новых мастеров, почему-то менее известная, где представлено много замечательных художников, начиная с XVIII века: от Каспара Давида Фридриха до Густава Климта.

Далее, это Фрауэнкирхе — самая большая церковь Дрездена. Она была разрушена во время бомбардировки, и десятилетиями дрезденцы и все немцы мечтали восстановить ее. Когда я приехал в Дрезден в 1999 году, то наблюдал собрание осколков, аккуратно разложенных на площади по гигантским полкам. Их собирались сложить как огромный пазл, но затем планы поменялись, и в значительной степени Фрауэнкирхе восстановлена из современного, но точно такого же камня — песчаника, который очень характерен для Дрездена, поскольку добывается в Саксонии. Поначалу он светлый, но со временем под воздействием атмосферного кислорода темнеет, даже чернеет. Поэтому легко различить старые части зданий и новые, которые гораздо светлее. Сейчас восстановлена не только Фрауэнкирхе, но и площадь Ноймаркт вокруг нее. Наконец, можно заглянуть в музей «Зеленые своды» с его коллекцией драгоценностей.

Дрезденский масштаб очень правильный для города. Всего чуть более 500 тысяч жителей, на то, чтобы попасть с одного края города на другой, уходит не больше сорока минут, даже если добираться на общественном транспорте. Нет огромных скоплений народа, каждодневного урбанистического стресса, который мы постоянно испытываем в Москве. Конечно, там бывают пробки — прежде всего при передвижении через Эльбу, потому что имеющихся в городе мостов не хватает, чтобы в час пик обеспечить свободное перемещение с одного берега на другой. Но ходит трамвай, который не подвержен пробкам и на котором можно быстро добраться в любой край города в любое время. Когда я только приехал в Дрезден, у меня было поначалу желание купить машину, но вскоре оно пропало, потому что система общественного транспорта устроена так хорошо, что можно довольно быстро, предсказуемо и дешево добраться в любое место. Кроме того, в Дрездене, как и во многих городах Европы, распространена езда на велосипеде — почти у всех есть велосипеды, и очень многие перемещаются на работу и в университет на велосипеде.

Про Эльбу стоит сказать особо. В Дрездене она выглядит довольно необычно для европейского города, потому что практически нет набережных. Есть совсем небольшая набережная, метров двести, в самом-самом центре, но в остальном Эльбу окружают луга даже в черте города. Это очень необычно и очень красиво. Заслуга дрезденцев в том, что они удержали это место от застройки. Нетрудно представить, какие соблазны обуревали потенциальных застройщиков при виде пустых площадей в самом центре города. Но, к счастью, эти луга так и остались пустовать, и не только для сохранения культурно-исторического ландшафта, который, кстати, попал под охрану ЮНЕСКО (но был исключен оттуда уже в 2000-е годы из-за строительства нового моста). Правильность этого решения подтвердилась и с точки зрения градостроительства: когда в 2002 году случилось знаменитое неожиданное наводнение, «тысячелетнее наводнение», как его называли, то все эти луга оказались под водой. Если бы на тот момент там были постройки, то они неминуемо потерпели бы жесточайший урон. То, что луга веками не застраивались, было проявлением скрытого знания о том, что это место небезопасно для застройки. Вдоль Эльбы по этим лугам пролегают многочисленные дорожки для пеших и велосипедных прогулок. Рядом с одним из мостов по субботам бывает блошиный рынок — одно из любимейших местных развлечений, имеющее больше социальную функцию, чем коммерческую. Как у всякой реки, у Эльбы один берег пологий, а другой крутой, и крутой берег Эльбы очень живописен: местами на нем стоят небольшие дворцы и виллы, местами крутые склоны покрыты лесом. По Эльбе ходят пассажирские и грузовые теплоходы, часто можно видеть суда под чешским флагом, идущие в Гамбург из ближайшего к границе с Германией чешского речного порта Устье-над-Лабем. Если двигаться вверх по Эльбе (на поезде или теплоходе), попадаешь в Саксонскую Швейцарию — старые невысокие, но очень живописные горы, без прогулки по которым посещение Дрездена будет неполным. Здесь происходит действие «Вольного стрелка» Вебера, которого он сочинил в Дрездене. Когда останавливаешься, чтобы оглядеться и перевести дух, то и дело слышишь «Романтиш!» со стороны пожилой немецкой парочки. Стоит сказать и о «русском следе» в Дрездене. Он весьма заметен. Тут подолгу бывали Достоевский (недавно ему поставлен памятник в самом центре), Бакунин (особая поучительная история), Степун, Рахманинов... Рядом с университетом находится здание бывшего русского консульства в Саксонии. Тут же (на бывшей улице Юрия Гагарина) — православная церковь Московского патриархата постройки конца XIX века. Ф.М. Достоевский прожил в Дрездене больше трех лет и написал здесь первый вариант «Бесов». В одном месте «Бесов» Петр Верховенский говорит буквально следующее: «А вы эмигрируйте! И знаете, я вам советую в Дрезден, а не на тихие острова. Во-первых, это город, никогда не видавший никакой эпидемии, а так как вы человек развитый, то, наверно, смерти боитесь; во-вторых, близко от русской границы, так что можно скорее получать из любезного отечества доходы; в-третьих, заключает в себе так называемые сокровища искусств, а вы человек эстетический, бывший учитель словесности, кажется; ну и наконец, заключает в себе свою собственную карманную Швейцарию — это уж для поэтических вдохновений, потому, наверно, стишки пописываете. Одним словом, клад в табакерке!» В XX веке совету Верховенского последовали многие (к сожалению, не только относительно Дрездена). Две основные волны эмиграции: первая после 1917 года, вторая после 1991-го — в основном эмиграция этнических немцев из стран бывшего СССР. Встречаются и более экзотические случаи вроде одного приднестровца, перешедшего в 90-х годах темной ночью Одер и работавшего без всяких документов «по-черному» в местном ресторане много лет. Русский язык нередко можно услышать на улице.

Хотел бы я дальше жить в Дрездене? Нет, моя жизнь прочно связана с Москвой. Но хотелось бы, чтобы какие-то черты, присущие этому городу, проявились бы ярче и в Москве. Прежде всего стремление жителей к сохранению своего города от варварского разрушения, к интегрированию остатков былой красоты в новую экологически и урбанистически приемлемую среду.