Сергей Михайлович Кадочников:

Екатеринбург

В Екатеринбурге я не родился, я приехал туда на постоянное место жительства уже студентом, поступив в университет. А родился я на границе с Тюменской областью. Это места, где жил Павлик Морозов: его деревня Герасимовка в 20 километрах от деревни Городище, моей родной деревни. Очень глухие места, добраться до которых в тот период было трудно: только одна железная дорога. Одна тайга вокруг, от которой густо пахло хвоей. Высокие берега реки — стоя на них, хотелось много дышать и смотреть, смотреть... И еще совсем не было грязи. Это мне потом рассказали, что это потому, что почвы в здешних местах, на самом востоке Свердловской области, песчаные и вся вода вместе с грязью всегда сразу уходит куда-то глубоко в землю. Чисто, хвойно и очень много свободы.

Мои родители были твердо уверены, что, несмотря на обилие свободы и на прекрасное соотношение числа педагогов к числу учащихся в моей деревенской школе, я должен сызмальства привыкать к городской жизни. Местом для такого привыкания был выбран Первоуральск — почти пригород Свердловска более чем со 100 тысячами жителей, двумя градообразующими предприятиями и командой по хоккею с мячом «Уральский трубник» — любимицей горожан. Город был заполонен моими родственниками по маминой линии. Но я полюбил этот город с первого взгляда не за это. Мне нравилось чувствовать себя похожим на горожанина, которых здесь было очень много. Горожане были частью в очках, частью нет, но многие носили разноцветные болоньевые плащи и куртки, у них были кожаные ботинки и туфли, они казались деловитыми и немного отстраненными от происходящего. Мне нравилось стоять с горожанами в книжном магазине и долго рассматривать корешки книг. С горожанами я любил по выходным выезжать за город и кататься зимой на лыжах. С горожанами вместе я сидел в большущем ледовом Дворце спорта и завороженно смотрел на Линичук и Карпоносова, которые почему-то любили приезжать в Первоуральск с показательными выступлениями. Это был мой город, в котором я почувствовал себя горожанином.

А Свердловск был для меня настоящей столицей, куда я иногда приезжал с родственниками за покупками или в оперный театр, который был всегда в этом городе замечательный. Но настоящее постижение Свердловска началось, когда я стал студентом классического университета — Уральского государственного университета им. Горького (УрГУ), который меня тогда просто заворожил. Помню, как я впервые зашел в главное здание университета на ул. Ленина, 51, — как я обалдел от классических колонн и портика, от красивых сталинских люстр в холле и коридорах, как я ошарашенно смотрел на преподавателей и студентов в приемной комиссии — я хотел быть на них похожим! Отец считал, что я должен изучать политическую экономию. Помимо прочего, в семье он очень виртуозно проводил сеансы политинформации, в рамках которых вкладывал в мое неокрепшее подсознание нужные ему, как теперь говорят, паттерны. Политэкономия была одним из таких паттернов. Именно поэтому в Уральский государственный университет я поступил на отделение политической экономии, которое тогда было открыто почему-то на философском факультете. Я оказался в первом наборе студентов, которые пришли на специальность «Политическая экономия». Это был 1983 год. До этого политэкономов готовили только классические университеты Москвы, Ленинграда, Томска и Новосибирска. Я знаю, что тогда внутри университета за право иметь политэкономов соревновались два факультета: математико-механический и философский. Потом я уже осознал, кто у нас настоящие гранды в университете: это математико-механический факультет с известными на весь мир академиками-математиками и философский — в стране его знали благодаря ярким именам, а его первый декан М.Н. Руткевич создал в Москве Институт социологических исследований АН СССР. В итоге почему-то победили философы.

Отделение политэкономии на философском факультете нужно было создавать практически с нуля, и это было непросто. До этого экономистов готовили, по большому счету, всего в двух вузах Свердловска. В Политехническом, где был инженерно-экономический факультет. Понятно, что в УПИ (Уральском политехническом институте) доминировали отраслевые кафедры, выпускники которых были ориентированы на работу в промышленности очень индустриального Уральского края. Экономистов-теоретиков там не готовили. И был еще Свердловский институт народного хозяйства (СИНХ), во второй половине 1960-х годов преобразованный в самостоятельный вуз из факультета в классическом университете. СИНХ создавали очень талантливые экономисты и организаторы образования, пришедшие туда из УрГУ, — профессор Валентин Михайлович Готлобер, ставший его первым ректором, доцент Ирина Михайловна Темкина, возглавившая кафедру экономики торговли, и многие другие. Свердловский нархоз готовил специалистов для торговли, готовил бухгалтеров и финансистов. Политэкономов среди них, конечно же, не было.

После создания СИНХа в Уральском государственном университете перестал существовать экономический факультет, оставалась только кафедра политической экономии, которую возглавлял один из учеников В.М. Готлобера — профессор Вячеслав Иванович Олигин-Нестеров. И вот теперь, в 1983 году, нужно было создать там отделение политэкономии, приглашать преподавателей, чтобы обеспечить учебный процесс для двух групп студентов-политэкономов. Интересно, что отделение решили создавать не из местных преподавателей. Смогли пригласить людей из самых разных городов: были те, кто приехал из Самары (тогда Куйбышева), были те, кто приехал из Новосибирска, были те, кто приехал из Москвы и Ростова. Очень сильным было влияние новосибирской школы — выпускников отделения экономической кибернетики Новосибирского государственного университета. И мне кажется, что это была очень важная черта формирующегося отделения политической экономии, а затем экономического факультета УрГУ, что у нас была довольно молодая и очень разная команда. Каждый строил свою жизнь на новом месте, каждый хотел стать частью какого-то большого дела. Для всех важно было это дело начинать. Они приходили в новую, еще не сформировавшуюся команду и заполняли собой важные ячейки университетской управленческой команды и команды программы по экономической теории. То, какую ячейку они займут, зависело прежде всего от их драйва, от их амбиций. И это было очень важно, потому что некое предпринимательское начало на экономическом факультете УрГУ всегда было: что-то придумать, что-то сделать, стать лидером в своей области. Все это передавалось студентам. В этом, как мне кажется, есть очень важная параллель с самим Екатеринбургом, который ведь тоже создавался пришлым населением. В этом смысле это вестернизированный город. Было очень много разных волн массовых переселений и миграций в этот город. Одними из первых стали индустриальные волны, связанные с демидовскими заводами, с развитием металлургии в XVIII веке, и ХХ век повторил его в чем-то, начиная с периода столыпинских реформ. Ну и, конечно, громадное переселение оказалось обыденностью периода коллективизации, когда города собирали на большие стройки крестьян. Это была урбанизация особого рода — приход на большие стройки людей из самых разных мест. Вот, например, наша Герасимовка, о которой я упоминал, — она была белорусской деревней: там только белорусы жили с начала ХХ века — это результат столыпинских реформ, масштабного переселения в Сибирь, которое коснулось и Урала. Потом был новый период — во время Великой Отечественной войны, когда из Москвы и Ленинграда многие заводы были эвакуированы на Урал. Я перед поступлением в университет жил десять лет с родителями в поселке городского типа, в восьмидесяти километрах от Екатеринбурга. Там как раз был завод, который эвакуировали из Ленинграда, и это было градообразующее предприятие для нашего поселка. Это был завод электросварочного оборудования, который вместе с оборудованием и с ленинградцами привезли в наши края, и учителя, которые нам преподавали, были потомками ленинградских учителей. Наши края стали для них родным местом. В этом смысле сам Екатеринбург — это город, где формировалась очень смешанная культура, целый котел различных региональных культур. И это очень сильно способствовало формированию особого поведенческого типа: необходимо быть быстрым, динамичным, активно искать себя в новом изменяющемся окружении. Ты здесь должен сам себя показать и сам завоевать себе место под солнцем, здесь нет элит, которые тебя не пускают вверх по социальной лестнице. Ты сам можешь стать частью элиты, которая только формируется. Это такой своеобразный тип социальной структуры — тип, наверное, очень похожий на американский.

Если же говорить о содержании того, что у нас на политэке преподавалось, то люди, которые пришли на факультет, пытались что-то придумать, воплотить что-то свое. И на нашем отделении политэкономии, а затем экономическом факультете появились и стали укореняться свои особенности. У нас, например, совершенно не прижилась практическая ориентация в подготовке экономистов. Конечно, и в нашей программе преподавался пресловутый бухучет, но он всем казался предметом неважным и каким-то совершенно пустым. Мы были отделением философского факультета, и, наверное, не без участия философов у нас сложился совершенно другой тренд: внимание к формированию логики, акцент на умении понять какие-то новые смыслы, умении спорить, отстаивать свою позицию. Сейчас мы бы отнесли это к развитию критического мышления, искусства аргументации и формированию soft skills. Тогда это была совершенно естественная специфика политэкономов классического университета. И второй блок — математическая подготовка. Она была очень хорошей на нашем отделении. Правда, мы не очень понимали, для чего она была нужна, поскольку реально она тогда очень мало применялась. Разве что в бесконечных дискуссиях и спорах вокруг шаталинских моделей оптимального функционирования экономики, тогда очень популярных среди преподавателей и студентов факультета. Напомню, что речь идет о середине 80-х — самом начале перестройки. С точки зрения развития головы это образование многое давало, но оно мало что давало с точки зрения традиционно понимаемой профессии экономиста. С огромным теплом вспоминаю наших замечательных преподавателей. Например, выпускника МГУ Сергея Александровича Мицека. Мы прослушали его отличный курс по матметодам в экономике, который во многом базировался на выдающемся западном учебнике М. Интрилигатора, в основе которого лежали микроэкономические модели, хотя они и назывались по-особому. Сергей Александрович имел прекрасную привычку носить в университете сандалии, которые он почему-то не застегивал. Мы очень любили эту его милую привычку: во время экзамена он, бывало, покидал ненадолго аудиторию, и мы всегда точно знали, когда он вернется обратно — звон металлических замочков на его сандалиях в университетском коридоре всегда был предвестником его скорого возвращения. Мы ходили на философский факультет на лекции по философии религии к совершенно звездному ученому и педагогу профессору Даниилу Валентиновичу Пивоварову, просто поднявшись на этаж выше. Мы в течение двух долгих лет слушали у себя прекрасный курс по «Капиталу» Карла Маркса. Казалось бы, на черта все это было нужно?! Но зато мы именно там научились работать с логикой экономического текста. У нас был выдающийся преподаватель по этому предмету — профессор Евгений Петрович Дятел. Московские вузы изгнали его за радикальные взгляды, а мы дрались за то, чтобы писать у него курсовые работы и дипломы. Так он стал моим научным руководителем. У нас работали выдающиеся люди, но они не успели создать свои школы — так быстро менялось все вокруг, в том числе и российское высшее образование. Они были очень разные, но благодаря им мы смогли скорее адаптироваться к быстро меняющейся жизни, мы смогли в нее встроиться. Я очень благодарен им за то, что был в первом наборе политэкономов Уральского государственного университета, когда это направление только создавалось. Почти сразу после окончания университета я выиграл какой-то министерский конкурс и поехал учиться в Германию, в магистратуру.

Если говорить об академической жизни Екатеринбурга, то она у экономистов в очень большой степени была связана с развитием экономического факультета Уральского университета. Мы все время находились в ситуации, когда нужно было что-то апгрейдить. До 2003 года, когда я был избран деканом, десять лет деканом экономического факультета УрГУ была профессор Дарья Владимировна Нестерова, которая всегда старалась добавить на факультет «внешнюю кровь». Факультет был участником ряда крупных международных и внутрироссийских проектов — многие коллеги таким образом учились, заимствуя опыт ведущих университетов мира и России. Например, у нас была очень длительная программа повышения квалификации с Российской экономической школой, в рамках которой многие профессора РЭШки (Константин Сонин (включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента), Ксения Юдаева, Наталья Волчкова, Ирина Денисова и другие коллеги) приезжали к нам, проводили летние и зимние школы, читали курсы лекций по самым разным разделам экономической теории, статистики и эконометрики. Были и совместные проекты, часть которых касалась исследований. У меня, например, был совместный исследовательский проект с Ксенией Юдаевой. Она руководила проектом со стороны РЭШ, а я со стороны Уральского государственного университета. Еще один важный проект крепко связал наш факультет с Вышкой. В конце 2000-х у нас на факультете появилась программа двух дипломов совместно с Высшей школой экономики. Это была первая такая программа между российскими вузами! И было очень непросто — подготовить преподавателей, снять все юридические барьеры, сделать программу привлекательной для абитуриентов и студентов. В том, что это случилось и стало развиваться, — большая заслуга руководства и Вышки, и Уральского университета. Помимо российских на экономическом факультете УрГУ активно реализовывался также и ряд больших международных проектов. Например, начавшийся в самом конце 90-х годов трехлетний проект с Университетом Мичигана в Анн-Арборе и Центром экономических исследований и высшего образования Карлова университета (CERGE¬EI) в Праге, который оказался успешным — во многом благодаря усилиям выпускницы факультета, а в то время ведущего исследователя Института Уильяма Дэвидсона Университета Мичигана Клары Сабирьяновой. Эти и другие проекты, в которых участвовало очень много преподавателей нашего факультета, явились свидетельством того, что для нас очень важно быть открытыми для заимствования передового опыта. Все время сопоставлять себя с теми, кто добился серьезных успехов, с теми, кто смог уйти далеко вперед. Чтобы видеть горизонты и достигать их.

Среда — важный элемент нашей жизни. Она может стимулировать или, наоборот, затруднять развитие. Академическую среду экономистов Екатеринбурга вряд ли можно было рассматривать как такую, которая толкала бы вперед. Но была еще и другая среда. Среда, связанная с региональной властью, с людьми во власти. И вот здесь была другая ситуация. Регионом у нас много лет руководил Эдуард Эргартович Россель — очень яркий человек, который не боялся брать ответственность на себя. Он был лидером региона до 2010 года. Я хорошо помню кризисные 2008-2009 годы, я входил тогда в Экономический антикризисный совет при губернаторе. От вузов, от науки членами совета были трое: председатель Уральского отделения РАН, директор Института экономики УрО РАН и декан экономического факультета УрГУ. То, что среди членов совета были представители университетов и академической науки, само по себе свидетельствовало о живом интересе лидера региона к мнению людей, внешних для власти. Был реальный запрос от власти на экспертизу и консультации. И не в категориях «создайте нам еще одну программу». Нет, к нам обращались с конструктивным и корректным предложением: давайте вместе ответим на вопрос, на который нам, руководителям региона, приходится отвечать каждый день. Потому что к ним с этими вопросами каждый день приходят руководители крупных и не очень крупных компаний — например, Нижнетагильского металлургического комбината. Я находился на одном заседании, на котором выступал его гендиректор. Он рассказывал о том, что впервые за много лет на его комбинате появились «несуны». То есть было ясно, что происходит нечто такое, о чем мы все забыли с 90-х годов. И мы должны были оценить, какие есть риски безработицы и какие объемы поддержки населения и бизнеса могли бы быть достаточными, чтобы снять проблему и не допустить социального взрыва. Кроме прочего, это означало, что нам нужно было внимательно анализировать ситуацию в уральских моногородах — именно с ними были связаны основные риски социального неблагополучия. В 2009-2010 годах мы сделали пилотный проект по Нижнему Тагилу «Стратегия развития моногорода». Тогда же появился комплексный инвестплан, так называемый КИП, который мы разработали для этого города. Свою работу мы показали «наверху», «верху» программа понравилась, после чего открыли большую федеральную программу через ВЭБ по поддержке моногородов. Темы такого уровня стали появляться с определенной периодичностью, потому что на них был запрос у нашей региональной власти. А уральская региональная власть была тогда далеко не последней в стране. Россель был знаменитостью, это была сильная фигура. И этот человек всегда поощрял формирование лидеров вокруг себя и помогал лидерским проектам. Я лично благодарен ему за это. Потом Эдуард Эргартович, будучи уже сенатором, поддержал наш проект создания Высшей школы экономики и менеджмента Уральского федерального университета. Тогда Уральский государственный университет объединился с Политехом, который был гораздо крупнее. Недавно назначенный ректор УрФУ Виктор Анатольевич Кокшаров доверил мне тогда создать единую структуру, которая занималась бы экономико-управленческой подготовкой в УрФУ. Это был проект объединения экономического факультета УрГУ, где к тому времени я был деканом уже восемь лет, с инженерно-экономическим факультетом УПИ, который был больше нашего факультета в четыре-пять раз. В итоге очень мощная получилась структура — Высшая школа экономики и менеджмента УрФУ, со всеми плюсами и со всеми минусами.

Если говорить о городе, то в 2000-х в Екатеринбурге возник целый ряд крупных инфраструктурных проектов, которые были связаны с активностью региональных властей. Вот, опять же, при Э.Э. Росселе работал министром экономики Михаил Игоревич Максимов, который инициировал создание в Екатеринбурге Экспоцентра. Он много сделал для его строительства и много драйва дал этому проекту. Это масштабный выставочный комплекс, где проходят крупные форумы, проводятся крупные международные мероприятия. Он находится совсем рядом с екатеринбургским аэропортом Кольцово — кстати, одним из лучших (если не лучшим) современных российских аэропортов. И выдающаяся по масштабу модернизация аэропорта Кольцово — продукт совместной работы и доверия друг к другу двух масштабных лидеров: лидера региона Э. Росселя и лидера крупного частного российского холдинга «Ренова» В. Вексельберга. А проектным менеджером в этой масштабной модернизации был все тот же Михаил Максимов. Его назначили тогда директором аэропорта. Уже после успешного завершения этого проекта Э. Россель пригласил его на должность регионального министра. Все эти примеры — про то, что в Екатеринбурге всегда были и люди, и компании, готовые сделать что-то первыми в России.

Именно благодаря таким людям и таким компаниям в Екатеринбурге, например, появился деловой комплекс с настоящими небоскребами, которые для российской архитектуры начала XXI века все еще были в новинку. Но в Екатеринбурге сохранилось и очень много выдающихся образцов архитектуры советского конструктивизма первой половины ХХ века — в такой концентрации образцов именно этого направления в архитектуре нет больше ни в одном городе России. Но они есть в Екатеринбурге! Горнозаводская и купеческая архитектура прошлых веков в сочетании с конструктивизмом советского периода и небоскребами последних лет создает совершенно особое архитектурное, визуальное лицо города. Один Ельцин-Центр чего стоит — это не столько архитектурное чудо, сколько содержательное. Стоит сказать, что в Екатеринбурге создана и развивается лучшая в России школа промышленного дизайна, которая всегда концентрировалась в Свердловском архитектурном институте, который затем был преобразован в Уральский архитектурно-художественный университет. Оттуда, например, вышел Владимир Пирожков, сделавший карьеру в дизайн-центрах ведущих автомобилестроительных концернов мира, а потом вернувшийся в Россию. И эта школа находится в Екатеринбурге. Она находится там потому, что в городе есть соответствующая среда. Промышленный дизайн, интерьерный дизайн — это совершенно особая атмосфера, которая породила, наряду с прочим, стрит-арт, очень сильный в Екатеринбурге. Стрит-арт — это оригинальное явление, и замечательно, что я познакомился с ним, когда жил там. Теперь стрит-арт появился в новом здании Вышки в питерском кампусе на Кантемировской улице. Это стало возможным благодаря нашему партнерству с Санкт-Петербургским музеем стрит-арта — пожалуй, в России единственным явлением такого класса. Теперь у нас в здании есть целых пять стрит-артовских полотен. И этот наш учебный корпус может по праву бороться за звание самого привлекательного и комфортного учебного здания во всем университете.

В пейзажах очень многих уральских городов и поселков есть особая черта — наличие плотин, которые запруживают реку и создают искусственные водоемы. Это не естественное, а искусственное озеро, которое называется прудом. Такой городской пруд создает и организует, например, и центр Екатеринбурга. Здесь есть плотина, которую в народе называют плотинкой, есть городской пруд, вокруг которого появился совершенно особый визуальный ряд, где сочетаются небоскребы, здания ХIХ века и стадион «Динамо» с его конструктивистской архитектурой. И у меня в моем родном поселке тоже есть поселковый пруд и поселковая плотина. Они есть почти в каждом уральском городе — это вообще специфика уральских горнозаводских поселений, потому что для любого завода нужна была энергия. Поэтому основной промышленный музей города Екатеринбурга тоже находится на плотинке. Здесь когда-то стоял завод, здесь вода падала с плотины на колесо — и все крутилось. И сейчас крутится, судя по всему. Потому что жизнь, она такая — все время крутится, крутится, крутится...