Наталья Эдуардовна Гронская: Кызыл

Наталья Эдуардовна Гронская:

Кызыл

Кызыл — город, в котором я прожила три года в середине восьмидесятых и в который упрямо мечтаю вернуться. Это столица Тувы (сейчас — Тыва) — республики в составе России, ставшей частью СССР в 1944 году. Сразу же повинюсь — начала писать о городе, а вспоминаются люди: старшие коллеги, первые студенты, соседи, эпизодические персонажи и верные друзья. Так что получилось — и о городе, и о людях.

Появление этого города в моей жизни было неожиданным. Госплановское распределение позволяло остаться в родном закрытом городе Горьком (теперь вновь Нижний Новгород) в одном из многочисленных НИИ. В красной книжице под названием «Диплом» было написано «инженер-лингвист», и нас охотно брали туда, где работали с информацией и информационными системами. Но мне совсем не хотелось сидеть за столом с восьми до пяти и перебирать бумаги. Поэтому возникшая перспектива (это место ассистента в пединституте «провисело» в Госплане лет пять) попробовать себя в роли преподавателя вуза, да еще в далекой Сибири, выглядела заманчиво. Мой выбор удивил даже моих родителей. Друзья оживились и стали собираться в гости, научные руководители (их было два — Борис Николаевич Головин и Рафаил Юрьевич Кобрин) задумались: в аспирантуру тогда поступить сразу после университета было практически нереально (необходимо было два года рабочего стажа), а так далеко отпускать меня не рассчитывали. Но я уже собирала с однокурсников учебники и лучшие конспекты лекций — с литературой в те, еще советские, годы было не очень.

Итак, Кызыл. Образован он был как город Белоцарск в 1914 году. Смысловой перевертыш в названии налицо: Кызыл в переводе — «красный».

В Кызыле до приезда я знала единственного человека. Это была Ирина Михайловна Мажова, учительница английского языка в одной из кызылских школ и моя любимая артековская пионервожатая. Я нашла ее адрес через паспортный стол, и ее семья поддерживала меня в неизбежный период адаптации — все было новым и непонятным: нравы, отношения, правила, каноны, культура.

Итак, Кызыл. Образован он был как город Белоцарск в 1914 году. Смысловой перевертыш в названии налицо: Кызыл в переводе — «красный». Местные иногда старое название вспоминают. Даже строчку из частушки помню: «Неужто тебе в Белоцарске девок не хватило?». В исторических документах много интересного. К примеру, каждый претендующий на заселение в первый город Урянхайского края должен был «устроить деревянный или каменный тротуар шириною в 1 аршин и посадить тополя через 3 сажени один от другого, огородить и поливать их». К слову сказать, город достаточно зеленый — видимо, принялись те тополя.

Первое впечатление от города — две центральные улицы и набережная Енисея. Даже удивилась сначала, как локус Кызыла перекликается с местоположением Нижнего (Горького). У нас Волга и Ока: Горький расположен в месте слияния рек. А там Бий-Хем и Каа-Хем (Большой Енисей и Малый Енисей), сливаясь, образуют Енисей, и на месте их слияния расположен Кызыл. А вода в Енисее чистая-чистая, не то что в Волге — я тогда сразу это отметила, — и течение стремительное. Здесь на набережной стоит важная кызылская достопримечательность — обелиск «Центр Азии»: он фиксирует реальную данность — географический центр Азии. Памятник, который видела я, — бетонный: трехгранный шпиль и земной шар с очертаниями Тувы. Говорили, что раньше территория Тувы на глобусе была выложена полудрагоценными камнями, а сам центр Азии обозначен позолоченным камешком, но, увы, я этого не застала. К столетию единения Тувы с Россией (интересно, что раньше справляли только вхождение в СССР), в 2014 году, всю набережную благоустроили, а обелиск заменили на новый, по конфигурации повторяющий прежний.

Как в те годы, так и теперь железной дороги в Кызыл не было и нет, а автомобильная через Саяны практически всегда была небезопасной. Добраться можно было только по воздуху, с пересадкой в Красноярске. Разница с московским временем в четыре часа производила удивительный эффект при перелетах домой или в Москву. Садясь в самолет в Красноярске в 12 часов дня, ты прилетал в Горький за 15 минут до полудня, чудесным образом сэкономив четверть часа.

Сейчас в интернете я нашла новые виды Кызыла: очень многое появилось уже в 2000-е: стадион, национальный музей, новые памятники. Красиво, стильно, в национальных традициях. В то советское время город тоже менялся: прирастал новыми домами «на горе», развивал дорожную сеть. Но тот Кызыл мил был несуетностью, отсутствием автомобилей на дорогах, пышной сиренью в парке Гастелло. Правда, иногда, выросшая в городе-миллионнике, я скучала по толпе и тогда специально подгадывала под конец сеанса в центральном кинотеатре, чтобы несколько минут идти вместе с выходящими с сеанса зрителями и чувствовать себя «как дома».

Ректора звали Хеймер-оол Опанович Ондар, и перед первой встречей я честно штудировала непривычное для меня имя-отчество. Но, войдя в кабинет ректора, так растерялась, что с порога вылепила: «Здравствуйте, Хеймер-оол Лопатыч!» Не рассердился — рассмеялся. Искренне рад был, что я приехала, — «европейский университет окончила с красным дипломом». Так неожиданно в моей жизни возникла тема Европы и Азии. Кстати, упомянутый уже памятник, говорят, сначала был чуть ли не фанерный, а сейчас на фотографиях — солидный, убеждающий, что центр Азии именно здесь.

Кызылский пединститут стал для меня первым местом работы. В то время этот вуз, в точности копирующий все советские образовательные каноны и этим, безусловно, очень скучный, был полон молодых, увлеченных преподавателей, приехавших в Туву, как я, по распределению или же вернувшихся домой после учебы в самых престижных вузах Союза — МГУ, Мориса Тореза, Баумана, ЛГУ… Общение с ними укорачивало долгую кызылскую зиму с ее суровыми морозами ниже сорока градусов. Эти интеллектуальные посиделки мы называли, как нам тогда казалось, очень остроумно — «комсомольской малиной». Среди нас были талантливые математики, философы, физики, историки — драйвером тех жарких дискуссий была наша междисциплинарная непримиримость. Официальная же академическая жизнь была вялой и невыразительной, компенсировалось все бурной художественной самодеятельностью, объединявшей студентов и молодых преподавателей всех факультетов пединститута. Меня, правда, как-то струнила необходимость летать в Горький сдавать кандидатские экзамены и консультироваться по начатому в преддверии поступления в аспирантуру исследованию. Еще не давала расслабляться оценка руководством моего базового образования, которая воплощалась в разнообразии читаемых мною курсов и моей универсальности в качестве «замены»: «У Вас университетское образование», — повторяли мне. Что тут скажешь…

Мой восторг неизменно вызывал книжный магазин на одной из центральных улиц. Городок небольшой, а снабжение книгами — как в любой другой столице. Поэтому в день привоза почти всю месячную зарплату я оставляла в книжном магазине: классика, переводы, словари — в Горьком этого было не купить. Когда возвращалась домой насовсем, отправила с почты больше 20 посылок с книгами. На почте меня знали и не удивлялись. В первый год работы я в свой день рождения получила до востребования целый мешок с открытками со всей страны — больше сотни (я уехала по распределению в самое экзотическое место, и друзья считали своим долгом меня поддержать). Конечно, сейчас, в эпоху соцсетей, это мало удивительно, но тогда, да еще в придачу к нескольким десяткам телеграмм — работников почты это впечатлило.

Мои лингвистические ощущения были совершенно чудесными, будили языковое чутье, дразнили новизной. На улице по-тувински говорили многие. Слушая незнакомую речь, я удивлялась: почему все друг друга о чем-то спрашивают и никто никому не отвечает? Все дело в том, что интонация тувинской речи мне показалась похожей на вопросительную. Сразу же взяла в библиотеке учебник тувинского и переводной словарь. Из аудиозаписей были только тувинские песни и радио по утрам. Интересно было вживаться в новый язык и культуру, жаль, забылось все. Всплывают только отдельные фразы и слова. Например, удивительное слово «аджырбас», очень полифоничное. Может означать «все хорошо», может — «да, согласен», может — «все равно, как хочешь», и еще много разных эмоций может означать… Первый преподавательский опыт — отдельная история. Помню: делаю перекличку в группе, знакомлюсь со студентами, читаю по списку: Монгуш Аян, Монгуш Света, Монгуш Таня, Монгуш Чечек… В удивлении поднимаю глаза: «Вы что — братья и сестры?» В ответ — хохот. В списке дальше пять Ондаров и три Конгар-оола. Оказывается, это родовые имена, которые стали фамилиями при выдаче тувинцам паспортов. Мне очень нравились «говорящие» тувинские имена моих студентов (внутренняя форма в снятом виде): Шолбан — маяк, Чечек — цветок, Белек — подарок, Кара-кыс — черноволосая девочка. Конечно, про религию в те времена предпочитали не говорить. Однако в местном историческом музее можно было найти материалы про распространение в этих местах тибетского буддизма, увидеть старообрядческие книги с «крюками» для пения над строчками текста, а от студентов услышать на ухо гордое: «Мой дед был настоящим шаманом».

Тува — музыкальное место. Поют многие, и всё, что пожелают: от классики и рока до горлового пения и казачьих песен. Дань пению я, казалось, уже заплатила в музыкальной школе и студенческой самодеятельности. Однако устоять перед пением «дишкантом», который «открыл» у меня Саша Гапуров, один из участников фольклорного ансамбля под руководством Дмитрия Покровского, загремевший в Туву так же, как и я, — по распределению, — я не смогла. Через настоящее (подчеркиваю, настоящее, а не «сувенирный вариант», как презрительно говаривал Саша) фольклорное пение познакомилась с удивительными «поющими» геологами, архитекторами, инженерами, а также всеми театральными площадками Кызыла и даже с местным телевидением.

Про тувинское горловое пение рассказывать можно бесконечно. Приезжавшие в Туву европейцы не верили, что такое звучание возможно без инструмента, и тщетно искали в горле у моих студентов спрятанные приспособления. Но ничего там не было, а природное, гортанное, завораживающее звучание было. Лучшим, кого помню, был Конгар-оол Ондар, студент, которому я преподавала синтаксис на 4-м курсе. Информацию о нем я сейчас нашла в англоязычной «Википедии»: https://en.wikipedia.org/wiki/Kongar-ol_Ondar, а в русской версии написано так: «Для западной же публики более известен Ондар Конгар-оол». Через много лет в далеком Сент-Джонсе (Ньюфаундленд, Канада), помогая университетскому коллеге — антропологу и меломану Билу Скиперу — разбирать старые записи русской музыки на бобинах, купленных им на eBay, услышала его восторженные отзывы о документальном фильме про горловое пение и певца-горловика. Начали пересматривать фильм — певцом оказался Конгар-оол. Мы чудесным образом нашлись потом в Москве — звонок с незнакомого номера и его голос: «Экии, Башкы!» Я чуть не расплакалась. «Здравствуйте, Учитель!» — так в Туве обращаются к преподавателям тувинские студенты. Чтят традицию.

Это было удивительное место и удивительное время, где можно было практически оказаться в роли «кавказской пленницы»: тебя крадет на коне бравый арат, а отважные студенты выкупают за бутылку водки. Где можно было прилетевшую к тебе из Красноярска подругу посадить в самолет «по знакомству» (поскольку в кассе не было билетов), а она уже на взлетной полосе вдруг выясняла, что самолет летит в Новосибирск, вместе со стюардессой бежала наперерез красноярскому самолету и таки улетала в нужном направлении. Где в продаже не было цветов, и вместо них друзья приносили с охоты куропаток, а вместо конфет — свежую баранину. Где степь фантастически пахла полынью, на севере водились маралы (восточноазиатские олени), а на юге — верблюды…

Для меня это было время обретения важного жизненного опыта, начало самостоятельного пути. Я признательна за это Кызылу и Туве. Там было еще очень много интересного: солнечные жарки (ярко-оранжевые весенние цветы), сбор облепихи (на больших садовых плантациях), озера Сватиково (соленое, как Мертвое море, — там мы загорали, лежа в воде и читая книгу) и Чагытай (самое глубокое в Туве и пресное, названное, по легенде, в честь младшего сына Чингиcхана), хариус и пелядь (вкуснейшая рыба, которую ели сырой, чуть присаливая), большой теннис и аэробика (тогда еще и то и другое только начиналось), лыжные походы на перевал, опыт кураторства, шефские концерты в погранотряде, национальная борьба хуреш и танец орла, исполняемый победителем… Я хочу однажды вернуться туда, чтобы вновь ощутить энергию и магнетизм этого уникального края с его удивительной природой, древней культурой и отзывчивыми людьми.