Илья Вадимович Кирия:

Гренобль

Во Франции, в Гренобле, я проучился год — это было в 2002 году. Гренобль — это небольшой город, население самого муниципалитета (административного центра) — всего 160 тысяч человек, однако с примыкающими коммунами это составляет 450 тысяч человек, или одну из 10 самых крупных французских агломераций. Кроме того, Гренобль — самая крупная из альпийских агломераций (крупнее Инсбрука в Австрии), поэтому его называют «столицей Альп». Гренобль — город университетский. Когда я там учился, там было три университета, но сейчас во Франции идет укрупнение университетов: в результате все три университета сегодня слили в один, в котором учится 45 тысяч студентов.

До того как я оказался в Гренобле, я уже знал этот регион и этот город. Так получилось, что французским языком я начал заниматься в семь лет. У меня мама была преподавателем французского языка в Российском университете дружбы народов, а я учился в спецшколе им. Поленова на Арбате. А в 90-е годы наша семья не то что занималась бизнесом — скорее имела небольшую подработку: мы принимали в семью французов, они у нас жили. Тогда известная французская турфирма Nouvelles frontières предлагала французам, которые хотят поехать в Россию, две опции: либо ты едешь в отель и табунами тебя водят по Красной площади, либо для тебя ищут семью. Поиск семей проходил с помощью определенных механизмов. Например, через Общество друзей Франции. А поскольку у меня вся семья франкофоны: папа, мама, сестра — все говорили по-французски, да и жили мы на Арбате (напротив Спасо-Хауса — резиденции американского посла), естественно, мы принимали французов практически каждую неделю. Жили они у нас по три-четыре дня, потом сменялись другими. Мы должны были их кормить, развлекать было необязательно, но мы старались как могли. И я в том числе: водил экскурсии по городу, по московскому метро, по Москве. Таким образом я очень неплохо подтянул французский язык, потому что в спецшколе хорошо ставят грамматику, но все-таки устное общение с носителями — это совсем другое. Так получилось, что среди этих французов были люди из Гренобля, мы с ними подружились, и они пригласили меня к себе в гости. Папа с мамой согласились, понимая мой интерес к Франции и французскому языку. Так я впервые побывал в Гренобле.

Потом, когда я уже учился в Московском университете, я еще раз съездил к друзьям в Гренобль. Мне там понравилось, причем в большей мере понравился не сам Гренобль, а город, который находится в горах, в 40 километрах от него. Вот так получилось, что у меня было очень много друзей: и в самом Гренобле, и в горах. Поэтому, когда в 2000 году я окончил Московский университет и получил двухмесячную стажировку в Париже, я подумал, что будет правильно вместе с русской аспирантурой параллельно поучиться и во французской. И я подал документы в два места: в Париж и в Гренобль. Но Гренобль мне показался предпочтительней, потому что, во-первых, гренобльская коммуникационная школа на базе лаборатории GRESEC (Университет им. Стендаля «Гренобль-3») оказалась даже более известной, чем некоторые парижские. Парижская CELSA показалась мне слишком индустриальной, а гренобльская — в большей степени академической, что мне было ближе. Там читают Фуко, Бурдье и многих других, и это мне казалось страшно интересным после московского журфака, где современная гуманитарная теория на таком высоком уровне не преподавалась. И я туда поступил, причем с первого раза. Но год пришлось подождать, потому что на протяжении года посольство не выдавало стипендии — был какой-то технический сбой. А через год я выбил себе стипендию французского правительства и уехал в Гренобль учиться в магистратуре. К тому моменту, когда я уезжал в Гренобль, я уже успел защитить кандидатскую диссертацию по журналистике. Из Москвы я уехал через неделю после защиты. Поскольку я уже был принят в университет в Гренобле, нужно было быстро закончить диссертацию, и я это сделал за два года. Был выбор и в Гренобле: там есть годичная и двухгодичная программы магистратуры. Это была годичная программа, и по итогам обучения можно было поступать в аспирантуру, что я и сделал после ее окончания. У меня был второй результат на курсе, и потому я мог претендовать, наверное, на получение временной позиции в университете, чтобы писать диссертацию. Но я понимал, что выходцам не из Евросоюза будет сложно. Вероятность получения должности из-за моего гражданства была не очень большая, даже несмотря на то, что у меня был такой высокий результат. И поэтому я вернулся.

Теперь о Гренобле. Там образование было построено вообще не так, как я привык на журфаке. Принципиальная разница заключалась в том, что было очень мало занятий: всего пару раз в неделю мы ходили в университет. Но было очень много исследовательской работы — либо индивидуальной, либо групповой. Мы создавали мини-команды для разработки конкретных тем, а потом совместно над ними работали. Например, мы с коллегой создали мини-команду и занимались мобильной телефонией как индустрией. Мы провели большую научную работу, включавшую интервью и всякие другие методы. За нее мы получили лучшую оценку на курсе — 19 баллов из 20 возможных. Это очень высокий балл, французы никогда или почти никогда таких оценок не ставят. В общем, создание мини-групп с конкретными исследовательскими задачами — это было новым опытом для меня. У нас было два или три проекта подобного рода, которые мы делали в таких мини-группах. И второе, что очень четко запомнилось. У нас был семинар в форме телеконференций с двумя другими университетами, который вел мой научный руководитель Бернар Мьеж. Один из этих университетов находился в Монреале, другой в Париже. Мы делали совместные проекты с их студентами. Париж — Гренобль — Монреаль — вот так мы работали. На каждом очередном семинаре коллега из какого-то университета делал теоретический доклад, потом мы все его обсуждали, следовали вопросы от каждой из сторон — и все это в формате видеоконференции. А иногда студенты готовили совместные доклады: например, Гренобль готовил доклад с Парижем, Париж с Монреалем и так далее. Ничего этого в России не было, да и сейчас в России такое редко встретишь. Польза от такой работы состояла еще и в «перекрестном опылении»: если говорить упрощенно, то профессор из Гренобля лучше знал одну тему, профессор из Парижа — другую, из Монреаля — третью, и именно таким образом происходила их стыковка. Это была такая интересная штука, которая в принципе отличала обучение в Гренобле от обучения в Москве. Коллеги из этих трех университетов занимались общей темой: медиатизацией образования. Кстати, защита моей диссертации в Гренобле потом прошла в форме видеоконференции, потому что один из оппонентов был из Монреаля. И, чтобы не везти человека из Монреаля в Гренобль, его подключили к видеоконференции. И это не был скайп как технология, потому что скайп идет по интернет-каналам, а он тогда был значительно медленнее и менее надежен. Видеоконференции шли по ISDN-каналам. Это другая технология: камера ставится на телевизор и управляется отдельным пультом. Это дает более высокое разрешение и, соответственно, качество. При этом скорость передачи сигнала значительно выше, чем при использовании скайпа. Теперь о содержательных моментах. Французский подход — он вообще очень своеобразный. Американский подход — или очень эмпирический, или основанный на классической социологии, Мичиганской школе и так далее.

А французы и в какой-то степени немцы — это то, что мы называем critical approach. У них больше идет от Бурдье, у них левацкие идеи, у них Фуко, у них много ссылок на работы коллег, которые мы очень часто даже не относим к социологии, или же они одновременно попадают в поле нескольких наук (к примеру, философии, социологии и политологии). В общем-то, значительная часть французских коммуникативистов исповедует такой critical approach. Из этого родились многие уникальные идеи, подходы — и в том числе социология использования медиатехнологий. Они только французские, аналогов им в чистом виде нет или почти нет в других школах. Поэтому мне было страшно интересно. Изучение теории и практик медиакоммуникации в том виде, в каком оно существовало во французских университетах, очень сильно расширяло представления о том, что мы здесь, в России, называли журналистикой или СМИ. Во Франции медиаштудии проводились в широком междисциплинарном контексте и включали в себя сильный теоретический компонент, обеспечивавший концептуализацию всего знания о коммуникации, которое скопилось к этому времени. Там науки о коммуникации выделились в отдельную область примерно в 1970-х годах. Они составили так называемую 71-ю секцию французских университетов.

Что еще было там и чего не было у нас? Во французских университетах создан единый профессиональный совет на уровне министерства. Он утверждает кандидатуры людей, которые претендуют на ту или иную позицию в университетской системе. В него входят представители всех университетов. Система, конечно, очень бюрократическая. Франция — одна из стран, где академия проиграла битву с чиновниками. Устроено это так. Если ты хочешь подать на позицию во французском университете, ты должен сначала пройти квалификацию. То есть кто-то должен сказать, что ты квалифицированный человек. Поэтому французские университеты размещают информацию о своих вакансиях не в средствах массовой информации, а на специальной платформе Министерства образования и науки. И Министерство образования и науки раз в год проводит кампанию по квалификации. Кампания проводится так. Тебе выдают номерок, ты по электронной системе должен отправить на суд двум независимым от тебя так называемым докладчикам свое досье, которое будет рассмотрено на общей сессии, как правило проходящей в январе. Туда входят представители всех крупных французских университетов, специалисты в данной конкретной области, а у французов таких областей около сотни. Можно себе представить количество профессиональных коллегий, которые там собираются. Они эти досье рассматривают по формальным признакам, ставят галочку, а затем публикуют список тех, кто прошел квалификацию. Если ты прошел квалификацию — ты в этой системе, можешь потом представлять свою кандидатуру в разные университеты на позиции, которые объявляются как вакантные. Естественно, при такой системе сложно приглашать иностранных профессоров. Французы их почти и не приглашают, сокращается интенсивность научного обмена. Кстати, одна из причин, по которой французы очень неплохо преуспели: в аспирантуру берут только тех, кто хорошо ориентируется в этой французской модели обучения. Если ты прошел французский докторат, ты эту штуку спокойно освоишь, пройдешь квалификацию и сможешь подавать документы на позицию в университете. И иностранцы, которые сидят на постах во французских университетах, чаще всего оканчивали французскую докторантуру — потому они и знакомы с этой системой. Либо вариант второй: чаще всего во Франции зарубежные профессора работают в Sciences Po (институтах политических наук, откуда часто выходят будущие политики). Почему? А Sciences Po не входят в структуру университетов. Во время моего обучения, как уже отмечалось, в Гренобле было три университета. Первый — это Университет Жозефа Фурье, чисто математически-естественнонаучный. Он находится на центральной площади, прямо напротив префектуры. Другой университет называется Университет им. Пьера Мендеса-Франса «Гренобль-2». Это университет, который занимается в основном социальными науками. А третий, самый маленький, где я как раз и учился, называется Университет им. Стендаля «Гренобль-3». Эта нумерация университетов — наследие 68-го года. Взяли большие французские университеты, расчленили их на клочочки, и каждый клочочек получил свою отдельную специализацию и номер. Гренобль известен как научный центр, это один из французских городов, где есть адронный коллайдер. Туда приезжало большое количество ученых: физиков, естественников и социологов.

Мой университет имел не только номер, но еще и название: Университет им. Стендаля «Гренобль-3». Этот университет в основном специализируется на науках о коммуникации и филологии. Училось там, по-моему, тысяч 10 или 15 студентов. И «Стендаль», и второй университет Гренобля находились в одном кампусе. В этом кампусе располагаются все помещения университета, большая фундаментальная библиотека, общая для двух университетов, плюс все административные службы. Я учился не в кампусе, а жил в кампусе. У меня было общежитие, а в нем отдельная комната со всеми удобствами. Но учился я в новом пригороде Гренобля, потому что там находился Институт коммуникаций и медиа. Это было новое здание, построенное примерно в 1994 году. Оно получило особый статус и было отделено от основного кампуса. У него очень специфическая архитектура: стекло и металлоконструкции, внутри много галерей, дворик — в общем, оно отличается от классических университетских зданий. Почему оно было вынесено за пределы кампуса? У меня есть подозрения на этот счет. В тот период, когда оно строилось, ректором этого университета был мой научный руководитель Бернар Мьеж, возглавлявший лабораторию, которая занималась медиа и коммуникациями. И, видимо, для института был придуман отдельный проект. По-моему, в него еще были вложены деньги местного муниципалитета, и это здание было построено в центре пригорода, напротив мэрии.

Та лаборатория, в которой я учился, — одна из самых известных во Франции. Так получилось, что фактически именно с Гренобля началось выделение в самостоятельную научную область науки о коммуникации. Еще до того, как она была выделена в отдельную специальность, в Гренобле началась работа в этой сфере. Ее начали экономисты и социологи, которые стали коммуникативные феномены изучать и постепенно вытащили на межуниверситетский уровень, чтобы создать отдельное направление в исследованиях. Поэтому Университет Стендаля довольно известен в этой области. Долгое время возглавлял эту лабораторию мой научный руководитель Бернар Мьеж, его знают многие специалисты в области коммуникации, он знаком и с нашими московскими коллегами. В отличие от многих французских ученых, он был вхож в международные сети. Но я не могу с уверенностью сказать, что Университет Стендаля «Гренобль-3» был известен еще чем-то, кроме коммуникаций, — не могу судить о предметных областях, лежащих за пределами моих интересов.

После окончания магистратуры в Гренобле я поступил в докторантуру, стал писать работу, и за четыре года я ее закончил. Там же, в Гренобле, у этого же руководителя. Однажды в разговоре со мной он дал понять, что ему интересно то, чем я занимаюсь. И добавил, что было бы здорово, чтобы я продолжал работать над своей темой в докторантуре. Я так и поступил. В общем, записался я в докторантуру в 2003-м — защитился в 2007-м. Дистанционная работа не создавала никаких неудобств. Во Франции в докторантуре нет занятий как таковых: ты просто пишешь работу — и все. А это можно делать где угодно, главное — периодически показывать текст научному руководителю. Разумеется, я регулярно ездил туда, показывал работу, мы с ним что-то обсуждали. Или я приглашал его в Москву, если выдавалась такая возможность. А в 2013 году я три месяца преподавал в Гренобле, то есть через десять лет относительно надолго снова туда вернулся. На этот раз меня позвали в Гренобль в качестве приглашенного профессора на кафедру ЮНЕСКО при Институте коммуникаций и медиа.

Теперь о самом городе. Гренобль — это город, который был столицей провинции Дофине. Она граничила с франкоговорящей Италией, а граница проходила в горах над Греноблем. Буквально как в известном фильме «Закон есть закон». Кажется, это государство называлось Пьемонт. В этом государстве говорили на языке, который французы называют франко-итальянским или франкопровансальским. Этот язык является пограничным между французским и итальянским. Сегодня на франкопровансальском языке говорят лишь в долине Валь д`Аоста в Италии. Столица следующего региона, Савойи, которая находится чуть северней, тоже относилась к Пьемонту. Город Шамбери и все, что правее в сторону Турина, относилось к этому государству. Если ты приезжаешь в Турин, то он чем-то напоминает Гренобль. Поэтому в Гренобле есть этот шарм, который делает его непохожим на другие города Франции. Это разноцветный город, там даже дома разноцветные. Это сильно отличает его от Парижа или даже от Лиона — имперских городов.

Конечно, Гренобль очень красив своими пейзажами, потому что окружен тремя горными массивами. Один массив называется Бельдон, другой — Веркор: это плато примерно в тысячу метров высотой. Можно подняться на это живописное плато и там гулять. Там коровы пасутся на лугах. Кстати, в этом месте было больше всего партизан из французского движения Сопротивления в годы Второй мировой войны. Там даже есть музей, посвященный истории Сопротивления. А третий массив, окружающий Гренобль, — Шартрёз. Таким образом, город находится в котловине, поэтому там особый микроклимат. Гренобль одновременно является и самым холодным городом Франции, и самым горячим ее городом: летом там жарче, чем везде, а зимой — холоднее.

Теперь о достопримечательностях Гренобля. В Гренобле есть прекрасный музей изобразительных искусств. Он новый, его построили сравнительно недавно, может быть, годах в 80-90-х, но там собраны очень неплохие полотна итальянских мастеров. Центр города довольно красивый. Там есть епископская курия и при ней музей в помещениях старого епископского дворца, где под землей нашли руины древнего римского города, который располагался на этой территории. Раскоп поместили под стекло, и теперь можно, гуляя по улице над ним, любоваться средневековой архитектурой и фресками старого епископского дворца, а спустившись вниз — руинами древнего римского города. Получается, что зрителю как будто открываются один за другим культурные слои города. В этом и состоит концепция нового музея. Пространство города стало «окультуриваться» относительно недавно — в 80-х или в 90-х годах прошлого века. Город начал расти тоже не так давно. Фактически гренобльская агломерация начала расширяться как раз в то время, когда я учился в Гренобле. Тогда в городе было всего две ветки трамвая, а сейчас их пять. Это основной транспорт в городе — он же очень маленький. Это вообще очень типично для Франции, когда в небольших городах основным транспортом является трамвай. Между прочим, в Париже трамвай пустили совсем недавно, буквально в последнее десятилетие. В других крупных городах (Тулузе, Нанте, даже Бордо) трамваи существуют довольно давно.

Развитие Гренобля во многом связано с ростом университетов в городе. Хотя возникли они довольно давно, но расти начали, насколько я понимаю, после Х зимних Олимпийских игр, которые прошли в городе в 1968 году. Это, естественно, сказалось и на самом городе. Для Олимпиады построили часть инфраструктуры, там даже есть дома, которые называют «олимпийскими», потому что они были построены под Олимпиаду. Плюс в Гренобле была построена горнолыжная станция, которая называется «Шамрусс». Она находится от Гренобля в 40 минутах езды на автобусе. Это олимпийская трасса, которая потом стала популярной горнолыжной станцией. Она не так известна, как Три Долины и прочие французские курорты, но вполне неплохая. Она дешевая, а потому там очень много молодежи. В отличие от крупных горнолыжных курортов, где горнолыжное катание связано с городом или находится внутри города, там просто горнолыжная станция, построенная только для спортивного катания. Ее очень любят студенты, я там катался практически каждые выходные. Там есть очень развитый и удобный сервис, связанный с горнолыжной станцией. Когда приходишь на городскую автобусную станцию, можно купить абонемент на день, куда входит и катание, и проезд до горнолыжной станции и обратно на автобусе. Днем туда можно прокатиться, да еще и покататься немного.

Ну что еще есть в Гренобле? В Гренобле есть Бастилия. На самом деле это остатки городской крепости, которая находится на горе. Туда можно подняться двумя путями. Путь первый, его еще называют «яйца», — это фуникулер. Состоит из трех кругленьких кабинок, которые ходят три — туда, три — назад прямо из центра, от реки. В Гренобле протекают две реки — Изер и Драк. Департамент, центром которого является Гренобль, называется Изер. Изер берет свое начало где-то в районе итальянской границы, в Верхней Савойе, в Гренобле она уже становится полноводной большой рекой и дальше впадает в Рону. Если не хочется подниматься к Бастилии на фуникулере, можно пойти пешком. Там парк с извилистыми дорожками, по которым народ очень часто бегает.

Это не настолько большой город, чтобы там было много музеев. Кроме картинной галереи там есть, конечно, какие-то новые музеи. Например, музей игровых автоматов. Там есть интересный краеведческий музей региона Дофине, куда можно прийти и увидеть классные инсталляции: домики альпийских крестьян величиной со спичечную коробку, со всей домашней утварью.

Иногда в Гренобле выпадает снег. Зимой, когда холодно, он выпадает на пару-тройку дней. А поскольку город в котловине, снег сразу не тает. Где-то с ноября-декабря горы вокруг Гренобля полностью покрываются снегом, и это очень красиво. А в самом городе в это время может быть около 0 или -2. Но история Гренобля не настолько богата, чтобы он чем-то сильно отличался от множества других маленьких городов Франции. И застройка его шла все-таки в основном во второй половине XX века. Самое примечательное в городе — это не столько архитектура или музеи, сколько виды и пейзажи. Гренобль и долина, расположенная в непосредственной близости от него, — это столица грецких орехов. Это самый крупный французский регион, где выращивают грецкие орехи. Более того, Гренобль известен тем, что из них там делают вино. Это чисто гренобльская фишка.

Еще Гренобль интересен тем, что он прекрасно расположен: от него два часа до Женевы, один час до Лиона и полчаса до города Шамбери. Близостью к Лиону — всего 120 километров, час на поезде, — Гренобль особенно удобен. Есть люди, которые работают в Лионе, а живут в Гренобле. Но есть пара-тройка интересных мест, которые находятся в непосредственной близости от Гренобля. Одно из таких мест — монастырь, который называется Шартрёз. Это мужской монастырь, основанный святым Бруно Кёльнским в XI веке. Он находится в горах. Там есть музей, его можно посетить. Главное, что монахи этого монастыря хранят рецепт особой спиртовой настойки, которая называется шартрёз. В гренобльском регионе это марка, там есть даже отдельный магазин для дегустации и экскурсий по цеху, где этот ликер продается. Существует два типа шартрёза. Есть шартрёз легкой консистенции, который можно добавлять в чай. Я так понимаю, что он настаивается на травах, потому что имеет зеленый цвет. А есть высококонцентрированный шартрёз — 80-градусный, который продается специально в маленьких пузырьках исключительно для лечебных целей. Его капают на кусочек сахара и проглатывают. Я пробовал — действительно помогает.

Все годы после окончания магистратуры я регулярно приезжал в Гренобль. Фактически он стал моей второй родиной, я все время туда возвращался и возвращаюсь. Если я появляюсь где-нибудь в районе Лиона, Женевы и так далее, я не могу туда не заехать.