Булат Венерович Назмутдинов:

Уфа

Я родился в Уфе, окончил там школу и уехал в 17 лет, когда поступил на факультет права Вышки. Жил я в разных районах Уфы. Город большой, миллионник, он состоит из нескольких крупных районов и множества микрорайонов. Одним из самых важных было деление на южную часть и северную — заводскую, пролетарскую. Вторая в народе называлась Черниковка — в честь капитана Ивана Черникова, у которого в XVII веке там было поместье. Впоследствии, в середине XX века, здесь были построены дома для рабочих нефтеперерабатывающих заводов, работников «Химпрома» и «Синтезспирта». В 1940-50-е годы это был даже отдельный город с названием Черниковск, но спустя двенадцать лет его воссоединили с Уфой.

Я родился именно в северной части Уфы. Центр Черниковки был застроен невысокими трех- и четырехэтажными сталинками. Основным достоинством района было его геометрическое построение: лучевая перспектива, яркая сдержанность линий. Район возникал планомерно, южная же часть — более хаотичная, она застраивалась раньше, но в ней были все правительственные здания, дома XVIII и ХIХ веков. До 1995 года мы с семьей жили у родителей папы в северной части и постоянно ездили на выходные или каникулы в южную часть к дедушке и бабушке по маминой линии. Ехали мы примерно час. В Уфе есть проспект Октября: вместе с парой параллельных улиц он соединяет северную и исторически «центральную», южную часть. В детстве этот проспект длиной 11 километров стал для меня символом пути, «дорогой жизни». Позже мы переехали ближе к южной части, в «центр» этой дороги. Когда я учился в 6-м классе, перебрались совсем близко к старому городу. Папа работал в МВД, и мы часто переезжали.

Город находится на плато, ограничен двумя реками: с запада — Белой (Агидель), с востока — Уфимкой (река Уфа). Это замкнутое и возвышенное пространство. Возможности его расширения ограничены. Есть районы, которые находятся за полуостровом, у одного из них своеобразное название Затон. Другие районы (Дёма и пр.) также сохраняют неповторимое очарование отдаленности от центра. Есть и «внутренние» окраины, одна из них — Нижегородка, она отделена от плато железной дорогой, и ее часто затапливает.

У города недолгое туристическое прошлое. Самое харизматичное место — холм с Салаватом Юлаевым, каменным всадником над рекой. Отсюда открывается вид на южный, низкий берег Белой, район Старой Уфы, железнодорожный мост, отдаленные районы Дëмы, Дом правительства, минарет Первой соборной мечети.

Другие памятные места — центральную часть улицы Ленина, Гостиный двор — отсюда вы не увидите. Рядом с мечетью находится Центральное духовное управление мусульман, которое (пусть и под другим названием) было создано Екатериной II в 1788 году. Есть мнение: так поступили, чтобы ослабить сильное религиозное влияние Казани. Уфа считалась более лояльной центру, долгое время она была русским, русскоязычным городом. Изначально Уфа создавалась как крепость на месте традиционных поселений башкир. Ее осаждал Хлопуша, сподвижник Пугачева, но взять не смог. Впоследствии, в середине XX века, она стала заселяться выходцами из башкирских, татарских, мишарских, русских, чувашских деревень, люди пришли на заводы. Ишимбайскую нефть (первую в Башкирии) нашли еще в 1930-х, но сегодня Уфа — прежде всего нефтепереработка, а не нефтедобыча. С экологией из-за этого, конечно, не все в порядке. В Черниковке всегда был особенный аромат — нефтепереработка, химпром. По запаху было понятно, откуда ветер. Мы к этому привыкли и не воспринимали это как-то болезненно. В начале 1990-х годов была история с фенолом, когда в северный водозабор попала вредная химия. На волне перестройки в Уфе возникло сильное экологическое движение, как раз оно привлекало к этому внимание. После распада СССР северная часть пришла в упадок: заводы приватизировали и закрывали, работы было все меньше. Черниковка сильно отстала от центра. Проблема и в том, что в городе до сих пор нет метро. Косяки из маршруток плывут по основным улицам, пытаясь прибиться к нужным им остановкам, толкаясь, кусаясь, сигналя. Пока доедешь до севера, поймаешь морскую болезнь.

Культурная жизнь традиционно была представлена южной частью. Театр оперы и балета поселился в дореволюционном здании бывшего Аксаковского народного дома. В балетной труппе здесь начинал путь Рудольф Нуреев. В здании дворянского собрания (ныне — Академия искусств) выступал Шаляпин. Неподалеку — филармония, Башкирский драмтеатр, рядом с проспектом Октября — русский и татарский драматические театры. Терпеть не могу Земфиру, «Люмен» и позднего Шевчука, поэтому всегда раздражаюсь, когда меня о них спрашивают, вспоминая Уфу.

В городе три больших университета. Авиационный (УГАТУ) — технический вуз достаточно высокого уровня, расположен в центре города. Нефтяной университет (УГНТУ) — в северной части, здесь в основном учатся уфимцы и те, кто приехал из Ханты-Мансийского края и Тюменской области. БГУ — классический университет, который находится в южной части, неподалеку от памятника Салавату Юлаеву. В БГУ традиционно сильный математический и физический факультеты.

Академия в городе в основном «техническая». Гуманитарные направления не так сильно развиты. Хотя после школы я сразу уехал в Москву, у меня возникли и сохранились академические связи с Уфой. Я занимаюсь классическим евразийством, в 2016 году по этой теме опубликовал книгу. Один из ее рецензентов, Рустем Вахитов, работает на философском факультете БГУ. Он позвал меня к себе, я прочитал лекцию и ответил на вопросы студентов и преподавателей, было интересно. Кроме того, моя мама оканчивала математический факультет классического университета, там же преподают ее однокурсники, один из них недавно возглавил кафедру. У папы есть друзья из юридического института МВД, который он окончил. Постоянного контакта с коллегами из академии у меня нет, но я стараюсь узнавать, интересоваться тем, чем они занимаются и чем живут, с кем борются и от чего страдают больше всего. Совсем недавно ездил в Уфу проводить олимпиаду для поступающих в магистратуру НИУ ВШЭ, которая проходила в Национальной библиотеке им. Ахметзаки Валиди, известного востоковеда. В этой библиотеке я бывал еще школьником, читал Леонида Андреева и других впечатляющих ум старшеклассников русских писателей.

В Уфе я учился в трех школах. Для моих родителей ценность образования была очень высока, за это я им очень благодарен. Все три школы, в которых я там учился, были хорошими. Первая школа (86-я) была в Черниковке, ее в 1970-х годах оканчивал папа. Акцент в ней был на языках и на гуманитарном образовании. Она считалась элитной школой для рабочей аристократии (начальников цехов, руководителей профкомов), которые хотели дать детям хорошее образование. В 1991-1993 годах выросло поколение беби-бума середины 1980-х, и там были очень большие классы: в моем первом классе учились 40 человек. Причем учились в основном русские ребята. Была всего одна башкирская и одна татарская фамилии — моя и еще одной девочки. Нетерпимости не было, но это казалось забавным и странным. Башкирские школы в городе тоже есть, но их немного. Мама оканчивала как раз такую. 20-я школа была ноу-хау начала 1970-х: башкирская школа на башкирском языке, в центре города, не на окраине и не в деревне. Меня туда не отдали — видимо, чтобы потом было больше возможностей, да и географически добираться до школы было неудобно.

106-я школа, где я учился после 86-й, мне запомнилась больше всего, хотя учился в ней я всего три класса. Тогда она называлась Уфимским экономико-математическим школой-колледжем, сейчас это лицей «Содружество»: экономика схлопнулась, победила дружба. Внутри класса занятия проводились в мини-группах, причем не только по английскому, но и по математике и русскому. Если в первой школе в классе училось 40 человек по одной программе, то здесь группы были по 12-14 человек. Особенностью было и то, что брали плату за обучение, однако за эти деньги, видимо, можно было выстраивать более гибкие формы преподавания. В школе нам давали стипендию, награды за конкурсы лучшего рисунка, в качестве меры поощрения установили скидки на обучение отличникам. То есть нас погружали в среду конкуренции.

Тогда, в 1990-х годах, не считывалась определенная идеология, хотя косвенно, конечно, она присутствовала. С одной стороны, было ощущение какой-то неясности, но, с другой, не было какого-то серьезного давления. Казалось, что воспитание как функция школы уходит в прошлое, освобождая место неидеологизированному образованию. Школьники были очень слабо политизированы, если только семья не давала ребенку какую-то свою закваску. Но идеология все же прослеживалась. К примеру, в классе был менеджер, а не староста. В середине 1990-х возникла мода на преподавание основ экономической науки, особенное внимание начали уделять иностранным языкам. Стало модно поступать на юриста или экономиста, работать в банке и гнуть козырьки бейсболок.

Учиться было интересно. Мне особенно нравилась литература, русский, история, хотя основным путем к знанию для меня было самообразование. Во второй школе была очень сильная математика. И когда я перешел в третью свою школу, сразу стало понятно, что они отстают от 106-й школы примерно года на полтора. Впрочем, во второй школе английский язык был значительно слабее, чем в последней. В 10-11-м классах я учился в математическом классе, предыдущие классы не были специализированными. В старших классах у нас было три гуманитарных класса, один химический и один математический. Приходили вузовские преподаватели по физике, по математике, вели занятия. Была ситуативная связь между факультетами вузов и школой: у кого-то учились дети, кто-то просто хотел помочь. Тогда это было в новинку и интересно. Гуманитарные классы приглашали преподавателя по истории из педагогического университета.

Уфу в определенной степени можно назвать научным городом. Есть сильные отделения РАН и своя академия, местная. Но я бы не сказал, что Уфа — университетский город. Во-первых, вузы здесь относительно молодые, не было устойчивой университетской традиции. Классический университет в части гуманитарных факультетов был больше направлен на формирование национальных кадров, как и во многих национальных республиках. Считалось, что филфак — это не для лингвистов-филологов, а скорее для новой башкирской интеллигенции. Отец мамы стал башкирским писателем, перед этим окончив как раз филологический. Папа тоже оканчивал филологический факультет, отделение романо-германской филологии, но это было скорее для души, позже он получил юридическое образование.

Когда-то считалось престижным поступать в нефтяной университет. Мол, тем, кто хочет работать и зарабатывать, им — туда. Те, кто меньше ориентирован был на это, идут в авиационный университет на авиационные двигатели, на приборостроение, факультет информатики (ФИРТ). Я не хотел стать юристом, скорее — стать историком или заниматься литературой. Но, выбирая между факультетами права, журналистики и политологии, я выбрал юридический факультет, более практико-ориентированный. Уехал в Москву, понимая, что в Вышке получу более серьезное образование.

Когда мы с коллегой приезжали в Уфу в 2013 году, чтобы выступить перед школьниками, которые хотят попасть на факультет права, то думали, что нам все будут рады. Но мы ошибались. Все дело в конкуренции. На местном уровне считается, что Вышка наряду с другими федеральными вузами — пылесос, высасывающий из регионов все живое и оригинальное. Самый большой интерес проявили школы. Мы провели в Уфе круглый стол в честь 20-летия принятия Конституции, сделали скайп-конференцию с нашей профессурой, пообщались со школьниками, некоторые из них у нас теперь учатся.

Я уже давно живу в Москве, но мое чувство пространства сформировал мой родной город. Чувство центра и периферии, дороги, этажности — в этом Москва мне скорее чужда. Здесь невозможно объять всю конкретность города, сохраняется чувство случайности пребывания в нем. Но и это чувство мне иногда нравится. Москва больше индивидуализирована, чем Уфа, где коллективные ценности очень устойчивы и сложно выстраивать индивидуальную траекторию развития. Здесь то, как ты выглядишь, как одеваешься и говоришь, вызывает меньше вопросов, главное — давать результат. Там многое держится на связях, знакомствах, родстве. Здесь гораздо больше пространства для развития. Москва формирует темп, после которого замедляться уже очень сложно. Москва «заражает» неврозом огромного города. Все это ненормально, но в нормальность вернуться уже нельзя.