Мария Марковна Юдкевич:

Роттердам

Я хотела бы рассказать о голландском городе Роттердаме. В моей жизни было несколько городов, с которыми связаны существенные отрезки моей академической жизни, и, может быть, если бы я выбирала из совсем полного списка, я бы выбрала какой-то другой город. Городом, оказавшим на меня самое большое влияние, конечно, был Париж, в котором я проучилась почти полгода. Но и Роттердам сыграл в моей жизни очень важную роль. Он во многом предопределил мое академическое будущее. И именно в Роттердаме я получила возможность воспринять определенный, ранее незнакомый мне стиль жизни, испробовав который я смогла разобраться в том, чем хочу заниматься.

В первый раз я попала в Роттердам — страшно подумать! — в самом конце прошлого века: в 1999 году, когда училась в аспирантуре Вышки. Дело в том, что Вышка создавалась при поддержке трех европейских университетов: Лондонской школы экономики, парижской Сорбонны и Университета им. Эразма Роттердамского в Роттердаме. Университет Эразма — один из самых известных университетов в Голландии с более чем вековой историей. В нем есть разные направления обучения, и экономическое направление среди самых сильных. Этот университет, его преподаватели очень много сделали для становления Высшей школы экономики. Его ключевые профессора приезжали к нам читать лекции, а наши преподаватели ездили туда, чтобы лекции слушать. Это началось на заре 90-х годов и продолжалось в то время, когда я там оказалась.

Кроме того, в рамках программы ТАСИС тогда шли последние волны переподготовки школьных и вузовских региональных преподавателей экономики. И в Университете Эразма проходил финальный тур. Программа работала так: сначала преподавателей отбирали в регионах, потом они приезжали в Высшую школу экономики, где им читали лекции, а затем самых лучших отправляли в Роттердам, где им читали интенсивные курсы. Я пару раз пересекалась с такими группами коллег из регионов. Там я познакомилась с несколькими людьми, которые являются сейчас моими сослуживцами — они работают в наших филиалах в Нижнем Новгороде и Перми. Так что мое знакомство с нашими кампусами началось не в самих кампусах, а в Роттердаме.

Я поехала туда как аспирант, потому что участие наших аспирантов в программах Университета Эразма являлось одним из направлений нашего сотрудничества. Это была не программа «двойной» аспирантуры, а просто длительные стажировки для наших аспирантов, позволявшие им там работать, в том числе с профессорами университета, посещать библиотеки, читать литературу, ходить на курсы и так далее. Я два раза подряд ездила туда на двухмесячные стажировки, через которые прошли многие наши аспиранты. Не все из них сейчас работают в ВШЭ, но вот с Сергеем Пекарским мы несколько раз одновременно были на такой стажировке, и сейчас он работает в департаменте теоретической экономики экономического факультета.

Потом я еще несколько раз ездила на стажировку в Роттердам, но уже как молодой преподаватель. Так что у меня были довольно длительные периоды жизни в Роттердаме. Когда я приехала туда впервые, жилье мне помог найти университет: у них есть специальная система поиска жилья для гостевых преподавателей и студентов. Обычно это спонтанные студенческие мини-общежития, когда большую-большую квартиру делят на несколько комнат, в которых за небольшие деньги живут разные ребята. Я так жила с ребятами из Китая. А во второй раз, и тоже через университет, для меня нашлось место у настоящей жительницы Роттердама, которая не только предоставила мне комнату в своей квартире, но и с большим удовольствием знакомила с жизнью города и страны в целом. У нее было очень много друзей и подруг в окрестностях Роттердама, и в выходные она часто брала меня с собой в поездки к ним. Это было очень интересно еще и потому, что ее подруги практически не говорили на английском, а я не говорила на голландском. И все-таки каким-то образом мы находили общий язык. Так у меня появилась возможность изучить повседневность голландцев во всем ее разнообразии: кому-то мы помогали сажать цветы, кому-то отвозили какие-то вещи и так далее — то есть мне удалось поучаствовать в реальной жизни обычных людей. Конечно, это было очень интересно.

Я помню, как однажды мы приехали к подруге моей хозяйки в маленькую деревеньку. У этой женщины был дом, который она особым образом украсила: зарабатывала она тем, что сдавала его для ведьмовских вечеринок. Это был такой тематический дом, который снимали люди, желавшие, например, отметить в таком стиле день рождения. Правда, на ведьмовской вечеринке мне побывать не довелось, но кое-что почувствовать пришлось. Дело в том, что у хозяйки было не совсем обычное хобби: она собирала зеркала в позолоте с амурчиками и ангелочками. Ночью в какой-то момент я встала, чтобы пройтись по дому, который весь был в этих зеркалах. Все половицы скрипели — это был такой старый-старый дом, деревянный изнутри и выложенный камнем снаружи. И вот тогда я испытала страх и ужас, потому что отовсюду из этих темных, покрытых патиной зеркал на меня смотрели какие-то отражения.

Мы действительно много поездили по окрестностям Роттердама. У меня, московской жительницы, выросшей в той же самой квартире, в которой я родилась и в которой большую часть жизни прожили мои родители, всегда подспудно существовала следующая концепция. Есть столица — и это основной, главный город. И есть города, в разной степени удаленные от столицы, которым в большей или меньшей степени повезло с точки зрения культурного и финансового ресурса, доступа к разным благам жизни. Эта снобистская концепция всегда была у меня в голове, как и у многих москвичей и петербуржцев, которые считают, что им очень повезло родиться в их городах. И что есть крупные города, а между ними — пространство с чем-то очень мелким, ни культурно, ни инфраструктурно, ни с точки зрения доходов совершенно не примечательное. Все-таки Россия — большая страна, и у нее сравнительно мало центров урбанизации. А тут ты приезжаешь в страну, в которой живешь не в главном городе. Роттердам — второй по величине город в Голландии, не очень крупный: там чуть больше 600 тысяч населения. Но это такая страна, где ты проезжаешь 10 километров и оказываешься в еще более мелком городе, причем еще более культурно насыщенном, еще более интересном. И любое твое перемещение — это движение по очень плотному культурному слою. Ты отъезжаешь на 25-40 километров в одну сторону — и попадаешь в Гауду; отъезжаешь на 15 километров в другую сторону — и попадаешь в Делфт; проезжаешь безумное по местным меркам расстояние — 80 километров — и оказываешься в Харлеме, посещаешь замечательный Музей Хальса, а потом проезжаешь еще чуть-чуть — и ты в Амстердаме. Здесь совершенно другая, непривычная нам, жителям России, культурная география: ты можешь жить не в столице, но при этом все равно находишься в центре — культурном, индустриальном, финансовом и так далее. Это меня тогда очень поразило.

Кроме того, меня поразило еще вот что. Когда мы подключались там к обучению в аспирантуре, мы брали несколько курсов Экономической школы Тинбергенского института, которая курируется совместно факультетом экономических наук Университета Эразма в Роттердаме и Амстердамским университетом. Соответственно, занятия по некоторым предметам проходят в Амстердаме, а по некоторым — в Роттердаме. Ты сегодня ходишь на занятия к преподавателю в 10 минутах ходьбы от того места, где живешь в Роттердаме, а на следующий день садишься утром на поезд и через час приезжаешь на занятия в другой город. И вот эта система распределенных занятий была для меня новой и очень мне понравилась. Идея, что ты переехал из города в город и погрузился совершенно в другую атмосферу, а вечером вернулся обратно, — это поразительное ощущение. Ты садишься в семь утра в поезд на вокзале Роттердама, оставив одну картинку, а через час ты оказываешься в старом городе, кипящем жизнью: велосипеды, каналы, толпы туристов. Ты вдруг очутился в музее под открытым небом, но ты здесь не турист, ты здесь не праздный человек. И сознание того факта, что ты в этом месте по делу, тоже рождает совершенно поразительное ощущение.

Если говорить о самих занятиях, то конец 90-х годов в Голландии — это было бурное время. Вот у нас сейчас идет интернационализация, чтение курсов на английском языке, многие университеты приглашают иностранных профессоров, переходят на английский язык на занятиях. А в Голландии конца 90-х годов, то есть почти 20 лет назад, эти процессы бурлили, как у нас сейчас. Уже тогда от студентов требовали писать квалификационные работы на английском языке. Или, во всяком случае, они получили такую возможность. Сейчас это стандарт, а тогда некоторые преподаватели, но далеко не все, только-только переходили на английский язык. Я хорошо помню, как приезжала на семинар, где мы обсуждали статьи по микроэконометрике. Нас там было пять или шесть студентов, мы должны были заранее прочесть статью, а потом вместе с профессором ее разбирали. И вот профессор в какой-то момент, забывшись, переходил с английского языка на голландский, и мне было ужасно неудобно напоминать ему о том, что он должен снова переключиться на английский. Я была там единственным человеком, который не понимал по-голландски. И вообще, вспоминая некоторые вещи через много лет, понимаешь, что ты находился на сломе каких-то эпох, на сломе каких-то структур, каких-то культурных паттернов. Тогда я на это не обращала внимания — только потом поняла, что это были рубежные точки истории.

Чем занимались российские научные сотрудники и аспиранты, попавшие в зарубежные библиотеки? Они занимались там ксерокопированием статей. Я хорошо помню, как мы сначала занимались, потом шли в библиотеки, потом сидели в офисе и работали, а потом, когда голова уже не соображала, вставали за ксерокс, чтобы отксерокопировать очередную книжку. Причем ксерокопировать нужно было так аккуратненько, чтобы по возвращении в Москву ее можно было сброшюровать, а перед этим дать скопировать другим. Поэтому нужно было, чтобы все сделанные ксерокопии были аккуратно разложены. Я помню год, когда мы так ксерокопировали статьи, а когда приехали на следующий год, оказалось, что статьи эти уже доступны в электронном виде. У Вышки тогда не было таких ресурсов, и мы даже не знали, что существуют электронные базы периодики и книг. Собственно, именно тогда они и возникали — буквально на моих глазах. Я очень хорошо помню, как мы копировали материалы на жесткий диск компьютера, а перед отъездом компьютерщики выложили нам их в библиотеке на CD. Это была поразительная вещь, что ты больше не должен ксерокопировать журнальные статьи. А еще я очень хорошо помню, что обилие ксерокопий всегда создавало еще и проблему перевеса, когда ты летел назад самолетом.

Сейчас это далекая история, но расскажу, как мы с Сергеем Пекарским однажды возвращались со стажировки. Он аккуратно упаковывал отксерокопированные им книги, помогал мне и себе засовывать их обратно в открытые пачки бумаги и закрывать их. У нас к концу пребывания в Роттердаме образовался целый ящик, а в нем лежали запечатанные пачки бумаги с копиями статей и книг — настоящее богатство. Мы стали думать, как же это провезти, потому что денег на доплату за место багажа у нас, аспирантов, не было. Этот вариант мы вообще не рассматривали. Перед нами стояла задача что-нибудь придумать, и мы придумали вот что. В аэропорту Схипхол тогда было устроено так: ты регистрируешься на рейс и потом должен пройти полтора десятка метров до паспортного контроля. По этому пространству ходили люди из авиакомпании — они могли остановить любого пассажира и взвесить его ручную кладь, попросить показать, что он с собой везет. А у нас была очень тяжелая коробка, которую мы хотели провезти как ручную кладь, хотя по весу она была сильно тяжелее допустимого. Накануне отлета домой я пошла в универмаг, в отдел упаковки, и купила бумагу, в которую заворачивают детские подарки, — яркую, с узором из разноцветных шариков. Я завернула коробку в эту яркую, привлекающую внимание бумагу, сверху сделала большой бант, и она приобрела такой вид, словно в ней лежало что-то очень легкое. Эту коробку с большим трудом нес Сергей, изображая на лице радость от того, что эта вазочка невесомая кому-то скоро достанется. Вот мы входим в это пространство, и я замечаю, что женщина, которая там ходит, начинает смотреть на нас. И тут я вижу, что бант под рукой Сергея начинает развязываться. Я понимаю, что сейчас все это упадет и мы отсюда никуда не улетим. Сергей в этот момент, осознавая, что нашему замыслу грозит катастрофа, делает последнее усилие: он подкидывает коробку вверх и изящно ловит ее рукой, как будто она ничего не весит. Женщина отворачивается, и мы быстро идем дальше.

Вообще технология доступа к знанию и то, как структурировалось время людей, в том числе студентов и аспирантов, — все это очень сильно отличалось от того, как это обстояло тогда у нас в России. Мы очень много времени тратили на то, чтобы найти что-то в библиотеке, чтобы читать журнал выпуск за выпуском, чтобы быстро конспектировать и ксерокопировать найденные материалы.

В магистратуру Вышки я поступила в 1996 году, окончила ее в 1998-м. Уже в то время Вышка старалась покупать много книжек и так далее, но все же это был очень ограниченный набор литературы. Все зарубежные книжки умещались тогда на нескольких полках в нескольких шкафах. Если преподаватель находил какие-то более свежие материалы по своему курсу — учебники или статьи, — они ксерокопировались, сброшюровывались и раздавались студентам. И студент должен был это проработать. Может быть, если бы была такая возможность, каждый преподаватель давал бы еще дополнительный список литературы и ставил бы задачи, связанные с самостоятельным поиском и освоением чего-то. Но тогда не было ничего такого, что можно было бы самостоятельно осваивать. Тогда то, что раздавал преподаватель, часто и было единственным в стране материалом по его предмету.

И вдруг из таких-то условий ты попадаешь в среду, где тебе нужно освоить какой-то материал и тебе при этом говорят: «Вот тебе базовый учебник. Но ты еще можешь прочитать вот этот учебник, и вот этот, и вот тот...» Ты можешь прочитать базовый учебник и еще 150 статей и понять, как это все родилось и жило, прежде чем попало в учебник. Соответственно, предполагается, что ты самостоятельно думаешь о том, в каком направлении правильно идти. Собственно, найти эту дорогу и есть твоя задача. В этом смысле там я почувствовала большую свободу, но и большую ответственность.

И тогда же я столкнулась вот с чем. Меня в диссертации интересовали вещи, про которые в России тогда совершенно ничего не писали. Даже для того, чтобы найти статьи в международных журналах, надо было сначала понять, что следует искать. И вот тогда-то у меня и сложилось ощущение, что настоящая научная жизнь — это когда ты пытаешься нащупать задачу, а потом ищешь ответ, и не какой-то кем-то заранее найденный и потом где-то спрятанный ответ, а ответ, которого, может быть, еще вообще не существует, и именно ты и должен его найти.

Кроме всего прочего, моя жизнь в Роттердаме дала мне опыт обучения на другом языке, новый опыт жизни и коммуникации в совершенно другой культуре, с совершенно другими людьми, как в академическом, так и в исследовательском плане. Это, конечно, очень сильно повлияло на мои представления о том, как должна выглядеть настоящая академическая среда. До этого я полгода жила в Париже, когда училась в магистратуре. Но во время учебы в Париже, особенно в магистратуре, жизнь немножко по-другому устроена: вы в гораздо меньшей степени интегрированы в научную среду. В Голландии аспиранты являются научными сотрудниками университета, получают зарплату, и к ним относятся как к людям, которые полный рабочий день занимаются наукой, преподают и вообще являются частью научного коллектива. И в этом смысле это был первый мой опыт жизни в такой роли, и это было очень интересно.

В моем становлении очень большую роль сыграл Маартен Янссен, который был тогда профессором Университета Эразма в Роттердаме, а сейчас он профессор Венского университета и, кроме того, приглашенный профессор Вышки на экономическом факультете. Он экономист, но очень сильный специалист в теории игр. Он курировал тогда мою работу и во многом помог мне и в отношении самоопределения, и в плане работы над моей будущей диссертацией. Модельную часть своей работы я сделала именно в Университете Эразма под его руководством и за это до сих пор сохраняю к нему чувство огромной благодарности. Для меня Маартен Янссен — пример человека, который успешно сочетал преподавание и исследовательскую деятельность. Я ходила на его лекции и там, и в Москве, прослушала полный его курс теории игр. Кроме того, он человек, который много делает для развития факультета и университета.

Состав учащихся в Университете Эразма был пестрым — там училось довольно много студентов из разных стран, в том числе потому, что университет активно участвует в разных программах мобильности, связанных с Erasmus Mundus. Эта программа ориентирована на создание совместных магистерских и аспирантских программ, когда само обучение подразумевает передвижение из одного университета в другой. Например, бывает такая модель, когда три семестра в магистратуре ты последовательно проводишь в разных университетах, а четвертый проходит в одном из этих трех, на котором ты решил остановиться для написания диссертации. Причем это не просто академический туризм — это очень скоординированная работа коллег из разных университетов, которые выстраивают единую программу, постоянно курируют студента, не только когда он находится у них в университете, но и в течение прохождения всей программы. Как человек, который в настоящее время знаком с административной работой, я понимаю, как сложно это организовать, чтобы выдерживать единый стандарт качества образования в разных кампусах.

Теперь расскажу о самом городе. Роттердам — город древний, первое упоминание о нем относится к 1238 году, а в 1340 году ему дарованы права и привилегии города. К сожалению, Роттердаму сильно не повезло: он подвергся массивным бомбардировкам в 1940 году, и с этого момента началась оккупация Голландии. Город тогда был очень сильно разрушен — погибло много людей, было уничтожено много памятников архитектуры. Сейчас, несмотря на то что отдельные районы города сохранили свое старинное очарование, видно, что он сильно пострадал во время войны. Этот город — очень интересная смесь истории и современности, смесь старины и интересных городских инноваций. Городу почти 700 лет, и практически с самого начала своей истории он был крупным торговым портом. Сейчас Роттердам является крупнейшим европейским портом, а какое-то время был даже крупнейшим мировым портом, но сейчас уступил первенство Шанхаю. Город расположен на реке, которая называется Ньиве-Маас, она впадает в Северное море. Но, поскольку порт несколько отделен от города, нет ощущения, что ты живешь в портовом городе со всеми его атрибутами. Однако при этом ты все время ощущаешь близость моря: и по чайкам, и по воздуху, и потому, что Голландия — это плоская страна, в конечном счете переходящая в море. Когда я жила у местных голландских жителей, недалеко от университета, но не в самом центре Роттердама, я каждую неделю писала путевые заметки в письмах и отправляла их родителям. Я помню, как описывала путь от дома к университету, который заключался в том, что ты шел по дорожке, потом поднимался на насыпной холм и попадал к каналу — каналу на холме. В городе очень много насыпной земли, и рельеф там так причудливо устроен потому, что были каналы, которые окружали насыпными сооружениями. Так что ты можешь находиться там практически ниже воды. Я помню это очень забавное ощущение рукотворности пространства, на котором ты стоишь. В самом городе очень много воды, и ты все время рядом с этой водой оказываешься. Уже не в первый свой приезд в город я узнала, что Роттердам вообще находится ниже уровня моря.

Одно из моих любимых мест в городе — это так называемая Delfthaven, небольшая гавань. Это маленький квартальчик, расположенный рядом с каналом. Он уже не в порту, но в стороне гавани, в очень спокойной части города. И там много маленьких, хрестоматийно выглядящих голландских домиков рядом с водой. Там можно сесть и выпить вишневого пива на солнышке, посмотреть, как толпятся чайки, перелетая с места на место. Это очень приятное место. Вообще там чрезвычайно размеренная жизнь провинциального города. С утра во вторник и субботу люди идут на рынок купить свежих овощей. Ты видишь, как из сумки женщины, идущей с рынка, торчат большие перья лука порея. Можно подойти к лотку с сырами, где лежат эти желто-оранжевые круги, и тебе дают попробовать. Ты выбираешь сыр, который будешь есть дома ближайшие несколько дней. За ним можно сбегать утром и еще успеть на первую пару в университет. Это все дает какое-то очень спокойное ощущение жизни, совершенно замечательное.

А с другой стороны, это город, который очень быстро развивается и строится. С тех пор, как я там училась, очень многое изменилось: появилась масса небоскребов и других зданий, которых я никогда до этого не видела. И мне, внешнему человеку, кажется, что город аккуратно занимается вписыванием этих новых архитектурных сооружений в историческое пространство. Так что между старой архитектурой и новой нет победителей и побежденных. Они сосуществуют в одном пространстве, не враждуя друг с другом. Там есть какие-то эпатажные вещи, но очень любопытные. Например, знаменитые на весь мир желтые роттердамские домики, представляющие собой кубики, поставленные на ребро. Если приглядеться, то, наверное, мало кому захотелось бы жить в таком домике, но это, безусловно, привлекает внимание. Это визитная карточка города. Жители Роттердама до сих пор продолжают осваивать пространство исторического центра своего города, но видно, что это делается с тактом и вкусом.

Что касается жизни культурной, то, конечно, есть знаменитый Роттердамский кинофестиваль, про который мы много слышали, но никогда не заставали, находясь в городе. Из моих любимых культурных мест я бы назвала художественный Музей Бойманса — Ван Бёнингена. Это один из наиболее значимых голландских художественных музеев с совершенно замечательной коллекцией живописи, старых голландцев в том числе.

Очень интересно в Роттердаме устроено пространство: там нет границы города, просто город кончается — и дальше только железнодорожные рельсы. А потом начинаются следующие огни... И вот это перетекание Роттердама в окрестные городки, понимание, что отсутствует связь между размером города и тем, какие шедевры старого искусства там можно обнаружить, для меня очень важно. Ну и, конечно, в Роттердаме меня поразило множество альтернативных способов передвижения. Потому что во многих голландских городах люди ездят на велосипеде, и такое впечатление, что на этом велосипеде они родились, завели детей и прочее, и прочее... Там велосипед — неотъемлемая часть жизни человека. Причем ни у кого нет навороченных велосипедов. Средство передвижения — оно и есть средство передвижения. В городе есть метро с несколькими ветками и есть трамваи. Вот у нас при слове «трамвай» возникает ощущение чего-то уходящего корнями в старую Москву: звоночки, удобные скамеечки, подножка с высокими ступеньками и так далее. А у них наоборот: трамвай — это транспорт будущего. Это бесшумные вагоны, это идеально проложенное полотно, о которое ты не спотыкаешься, потому что оно положено в уровень с дорогой. Это быстро передвигающиеся составы, очень комфортные, связывающие весь город.

Есть города, имена которых возникают в памяти сразу, когда речь заходит о той или иной стране; города, по улицам которых ты уже можешь почти свободно передвигаться в воображении, еще ни разу не побывав там, — так много ты о городе читал и слышал. В Роттердам, для туристов всегда находящийся в тени исторического Амстердама и кажущейся более современной Гааги, ты попадаешь без ожиданий, но уезжаешь, сохраняя в душе его отпечаток.