Лев Масиель Санчес:

Мехико

С городом Мехико связана очень существенная часть моей биографии, так как мой отец живет в Мексике. В детстве я жил какое-то время в Мехико, последние 30 лет время от времени бываю там, в 2012 году жил там несколько месяцев. Так что накопилось много наблюдений и воспоминаний разного времени. Я этот город очень люблю, хотя никак не могу назвать его родным городом. В научной сфере он у меня мало с чем связан, в основном я всегда ездил туда по личным делам. Тем не менее пару раз мне удалось выступить там в университете, пообщаться с коллегами.

В Мехико много разных университетов. Как часто бывает в последнее время во всем мире, государственные университеты находятся в небрежении: там низкие зарплаты, и люди постепенно уходят. Мексика относится к тем странам, где в 1950-60-е годы была создана обширная система бесплатных учебных заведений, одна из лучших в Латинской Америке и самых крупных в мире. Однако потом, во времена неолиберальной политики 1990-х, резко снизилось финансирование этого сектора, и это плохо сказалось на его работе.

Главный университет Мехико и страны — Национальный автономный университет Мексики (УНАМ) — гигантский, с огромным количеством студентов (350 тысяч в этом учебном году). Он как МГУ по статусу, но в разы больше по числу студентов. Это потому, что в Мексике университеты в очень большой степени играют роль места, где можно получить то, что у нас бы назвали средним специальным образованием. Например, инженерные школы, школы практические — они все включены в состав университета. Среди других университетов столицы последнее время становится ведущим во многих областях частный Ибероамериканский университет, однако у меня не было с ним тесных контактов.

В университетах Мехико мало иностранных студентов. Страны Латинской Америки очень слабо связаны друг с другом, и Мексика не исключение. Они тесно связаны с Европой и США, и в этом направлении между ними существует большой обмен. Несколько теснее взаимные связи между Чили, Аргентиной, отчасти Бразилией, но страны типа Перу или Мексики живут своей отдельной жизнью. То есть любая соседняя страна Латинской Америки — это последнее место, куда поедут студенты из латиноамериканской страны. Они съездят сто раз в США, двадцать раз в Европу и только потом подумают: а может быть, съездить в Латинскую Америку? Потому что в представлении любого латиноамериканца на первом месте стоит Европа — как культурный мир, затем США — как богатый мир, а уже после них — латиноамериканские страны. Жители латиноамериканских стран считают свою страну лучшей, а остальные страны они считают такими же неблагополучными и неуспешными, как и свою собственную, но при этом еще и чуть менее интересными. При этом весьма культурные люди, разумеется, знают, как замечательно Перу, как прекрасна Колумбия.

Среди интеллигенции, особенно творческой, контактов между соседними странами много. Поэты, художники, писатели, кинематографисты много ездят друг к другу. Они постоянно устраивают совместные фестивали, совместные мероприятия, потому что им принципиально важна эта общность латиноамериканских культур, представление о том, что культура в Латинской Америке совсем не такая, как в США или Европе. Понять и изучить себя в художественной сфере — вот этих связей много. У моего отца (он художник) все время проходят выставки в разных странах Латинской Америки. Европа его особенно не интересует, он туда не стремится. Ему все равно, знают его там или нет. Латинская Америка интереснее. И очень многие латиноамериканцы считают так.

А вот по научной линии мексиканцы занимаются только Мексикой, перуанцы — Перу и так далее. Какой интерес студенту из Перу ехать в Мексику? Конечно, он поедет в США, если ему нужен действительно высокий уровень образования. Или уж тем более из Аргентины никто в Мексику не поедет. Получается, что они как-то друг на друга похожи. Ехать далеко и дорого, потому что это огромные перелеты: от Перу до Мексики пять часов лететь, до Чили — десять часов, до Аргентины — двенадцать часов, до Бразилии — десять, а вот до Европы — восемь. Географически Европа ближе к Мехико, чем Аргентина и Чили. О США и говорить нечего — всего два часа до Лос-Анджелеса, до прекрасных университетов Техаса. Ну и до Нью-Йорка часов пять лететь. Мексика очень выигрывает оттого, что рядом с ней есть такой богатый сосед, как США, где много образованных людей и много денег на занятия наукой. Многие мексиканские ученые ездят на стажировки, потому что в Америке есть широкий круг латиноамериканистов и мексиканистов. Важно, что эта сильная научная школа расположена рядом: частые поездки в Европу слишком дороги.

Я общался со своими коллегами-искусствоведами из УНАМ. Там есть неплохая школа, которая изучает колониальное барокко — сюжет, особенно для меня интересный. Колониальное барокко в Мексике в силу идеологических причин долгое время плохо изучалось. Это относится ко всему XIX веку, когда только начиналось становление академической науки в Мексике. Оно воспринималось как религиозное и колониальное наследие, о котором не очень приятно было вспоминать. И главное, подспудно существовал постоянный конфликт с церковью, которая все время вмешивалась в образование и в политику. Естественно, университеты занимали скорее левацкую позицию. Мексика относилась к странам, где с середины XIX века проводились достаточно радикальные церковные реформы, и поэтому барочное наследие не привлекало особого внимания, даже вызывало некоторое моральное отторжение. С начала ХХ века на него начали обращать внимание — тогда, когда возникла идея мексиканской нации как слияния индейского и испанского начал. И даже существовал колониальный стиль, который был распространен в архитектуре в 20-е годы XX века. Интересно, что в США он приобрел широкую популярность, и особенно в Калифорнии, а вот в Мексике его было значительно меньше, хотя все-таки он тоже был. Отчасти распространение этого стиля было связано с североамериканским влиянием, а отчасти основывалось на почвенной идеологии, но к 1930-м годам этой идеологии на смену пришла новая, фаворизировавшая отношения преемственности между современной Мексикой и доколумбовыми цивилизациями на ее территории и подчеркивавшая важность этих отношений.

Широкое исследование барокко началось только в 1970-80-е годы. Может быть, это немного похоже на то, что происходило с искусством русской провинции, которое тоже еле-еле изучалось, и только с 1980-х годов им стали активно заниматься. Сейчас колониальное наследие является одним из мейнстримных научных направлений для Мексики. И конечно, в США есть на это спрос. Все, что касается Америки как континента, в США имеет первостепенное значение. Там огромные научные силы занимаются доколумбовой Америкой, и силы не менее существенные занимаются барокко. Акцент в барочных штудиях сейчас делается скорее на XVI векe, то есть на периоде сразу после завоевания Мексики, на взаимодействии еще очень живой индейской традиции с традицией ренессансно-европейской. Сейчас в мировой науке внимание к Ренессансу несколько выше, чем к барокко, и вообще интерес к переломным эпохам в настоящее время значительно интенсивнее, чем к эпохам стабильным. У меня есть пара публикаций по мексиканскому колониальному барокко: по миссиям Сьерра-Горды на севере Мексики. О них я и делал доклад у моих коллег в Мехико. Интересно, что в Мексике институционализированной истории искусства нет, есть «эстетика» и «архитектура». На архитектурном факультете УНАМ я прочитал лекции по русским XVII-XVIII векам, и, конечно, всех поразило, насколько это визуально похоже на их собственное барочное наследие. Понятно, какие общие механизмы за этим стоят: нет никакого прямого влияния, но есть распространение каких-то форм, которые расходятся из Италии сначала по Западной и Центральной Европе, потом по таким странам, как Польша, Испания, то есть по странам вторичной рецепции, а потом в еще более дальние страны — на американский континент и в Россию. Конечно, в ходе распространения по разным регионам формы сильно меняются, но при этом между ними сохраняется очень много общих черт. И мексиканский тип трактовки барокко — крайне праздничный, с чрезмерным декором, с большим количеством золота и так далее — оказывается очень похожим на Россию, особенно конца XVII века, на то, что мы называем нарышкинским стилем. В архитектуре нарышкинского стиля можно увидеть очень много параллелей с мексиканской архитектурой XVIII века. При сходстве форм не стоит говорить о сходстве стоящих за ними идей: и в Мексике, и в России теории было мало, речь идет больше о невербализованных ощущениях и их воплощении в материальных памятниках. Проведенные мною сопоставления премного позабавили моих мексиканских коллег.

Мексиканское искусствоведение делается на хорошем уровне, особенно с точки зрения методологии. Когда читаешь мексиканские статьи, видишь, что они ничем не отличаются от хороших статей американских, русских или французских. Но мексиканский ученый редко выходит за рамки собственной страны, его мало интересуют сравнительные исследования, даже с испанским материалом. Естественно, есть отдельные исследования, посвященные испанским истокам мексиканской архитектуры, но сейчас главное внимание уделено тому индейскому, что смогло уцелеть в колониальном искусстве. В области доколумбового искусства все время делаются какие-то открытия. Очень интенсивно развивается археология доколумбовых цивилизаций. Мы все лучше понимаем, как были устроены индейские общества. Вполне закономерное следствие — изменение существовавшей прежде картины отношений между индейцами и европейцами в ходе колонизации американского континента. Для Мексики это актуальный вопрос, потому что он напрямую связан с насущными проблемами интеграции индейцев (в Мексике 10-15% населения говорят на индейских языках) в современное общество. Что делать для того, чтобы нормально, естественно развивалось индейское наследие? Что делать, чтобы те группы людей, которые продолжают говорить в Мексике на индейских языках и живут в мире индейской культуры, перестали быть маргиналами, каковыми они были раньше и во многом пока остаются? Когда ты живешь в нищете, только переход к европейскому типу культуры может обеспечить тебе финансовое благосостояние. Конечно, это специфика не только Мексики: сходные проблемы есть в том числе в Канаде и США, но так как индейское население там почти полностью истреблено или ассимилировано, эти сюжеты не столь видны в общественной повестке.

Если говорить о связях с Россией, то у нас есть латиноамериканистика, есть хорошие исследователи в этой области. Но среди них мало тех, кто занимается искусством. Тесные контакты с мексиканскими коллегами есть у майянистов, в основном на базе РГГУ, есть и другие центры. А вот те, кто занимается искусством колониальной Мексики, живут сами по себе. Этих людей немного, и они не имеют с Мексикой тесных связей. Я знаю, что некоторые из них или бывали там нечасто, или вообще не бывали, особенно те, кто старше меня, — у них в СССР и не было такой возможности. Литературоведы — другое дело: литература Латинской Америки — сфера гораздо более исследованная, чем искусство. В ИМЛИ между 1995 и 2005 годами вышла великолепная пятитомная «История литературы Латинской Америки». Это беспрецедентное издание, потому что никогда латиноамериканская литература как явление не рассматривалась в целом. Все изучают по отдельности страны или какие-то общие тенденции, пишут на эти темы статьи, а это было первое глобальное исследование.

Наконец, про сам город. Мехико — более экзотичное городское пространство, чем Париж, Рим или Нью-Йорк, где мы все бываем. Есть в Европе много городов — ну разве что за исключением Лиссабона, — где все бывают или хотя бы один раз были. А Мехико — это где-то совсем далеко. Кроме того, есть люди, которые, приезжая в Мексику, его избегают. Конечно, это сложный город. Мне кажется, лет 15-20 назад он был крупнейшим городом в мире, сейчас он сместился на двенадцатое место, но все равно он заметно больше Москвы. Население его городской сферы, то есть пространства городской застройки, 20 миллионов человек. Это означает, что Мехико — город примерно таких же размеров, как Нью-Йорк. Город гигантский, очень размазанный, очень неоднородный по своей структуре. В нем четко выделяется богатая западная часть, довольно обеспеченная южная часть, весьма бедный, хотя и не везде, центр и нищие восточные районы. Географически Мехико четко локализован по социальным стратам, хотя все-таки здесь нет принципиально жесткого разделения на богатые и бедные кварталы, как, например, в Боготе — столице Колумбии. Там точно известно, что у людей вот на этой улице — такой-то доход, а на другой — больше. Там на «бедной» и на «богатой» улицах могут стоять два очень похожих дома, но если считается, что один из них принадлежит более высокой «страте» (как они это называют), то цены за газ и за воду для его жителей будут в два раза выше, чем в доме на «бедной» улице. Это делается для того, чтобы люди с более низкими доходами уехали из этой части города в другую.

Я езжу в Мехико едва ли не с двух лет. Что-то помню даже из раннего детства. Конечно, для ребенка из Советского Союза было потрясением увидеть изобилие современных великолепных автомобилей (естественно, американских, потому что в Мексике все иностранное — американское), увидеть небоскребы, которых в Москве и в помине не было. Мехико, конечно, производил грандиозное впечатление, особенно потому, что в детстве, бывая в Мексике, я больше жил в провинции. Меня особенно впечатлял собственно урбанизм: гигантские проспекты, всю ночь залитые огнями. Еще помню, что в те времена были кошмарные проблемы со смогом, загазованностью. Сейчас стало лучше. А вот с пробками нет: они чудовищны, город как был переполнен транспортом, так и остался.

Это город, за которым я много наблюдаю. Наверное, главное впечатление, что этот город очень мало меняется. Обычно я прилетаю сюда каждые два года, но недавно у меня был период, когда я не был в Мексике шесть лет подряд. Когда опять приехал туда, понял, что не изменилось ничего. В Мехико появились отдельные новые здания, но они строятся в разных районах города, поэтому нет ощущения, что в целом в районах Мехико что-то меняется. Я обычно живу на юге города, в Койоакане — это очень известный район, где когда-то убили Троцкого (теперь в этом доме музей), где жили Диего Ривера и Фрида Кало. Это один из самых туристических районов города, безопасный и с приятной старинной застройкой. Здесь каких-то перемен и не хочется ожидать.

В Мехико в 2012 и в 2013 годах были построены два грандиозных музея, оба частные — музей миллиардера Карлоса Слима и музей фонда «Хумекс». Первый построен в виде сверкающего каблука, там обширная, но довольно странная коллекция искусства. В частности, огромное количество копий Родена и несколько подлинников. Но все-таки я бы не сказал, что эти музеи как-то принципиально изменили городской ландшафт.

Из немногих перемен, имевших место в Мехико, можно отметить, пожалуй, рост безопасности жизни. Нельзя сказать, что Мехико совершенно безопасен: убийства на улицах продолжаются. Но по сравнению с 1980-ми ситуация здесь значительно улучшилась, хотя в стране в целом — ухудшилась. Теперь Мехико один из самых безопасных городов страны, в котором если не ночью, то днем уж точно можно ездить куда угодно на общественном транспорте. Помню, сколь ужасны были раньше кварталы к востоку от президентского дворца: сейчас они джентрифицированы.

Мехико — город утомительный, с безумным количеством транспорта, не для пешеходных прогулок. В последнее время приятные зоны расширяются, но многие красивые места по-прежнему забиты автомобилями и загазованы. Мехико — более компактный город, чем, например, Лос-Анджелес. В Мехико все-таки предполагается, что люди перемещаются на общественном транспорте, и основным видом транспорта является метро. Как и в европейских городах, центр — это главная площадь с президентским дворцом, с кафедральным собором, вокруг улицы с большими старинными зданиями. Надо отметить, что для столичного города центр Мехико потрясающе хорошо сохранился. Это сотни домов XVIII века, великолепные здания XIX века.

Говоря о достопримечательностях, я бы подчеркнул две вещи. Во-первых, это колониальная архитектура, которая в Мехико особенно впечатляет. Есть потрясающе красивые церкви, выдающиеся просто потому, что город триста лет был столицей огромного региона. Все художественные силы страны были там, много мастеров из Испании приезжало. А во-вторых, музеи — они в Мексике находятся на очень высоком уровне экспонирования. При том что их научно-исследовательский уровень может быть не блестящим, сам тип экспозиции, тип экспликации гораздо лучше, чем в России. Все элегантно и красиво оформлено, надписи на английском, испанском и так далее.

Если задаться вопросом, что нужно посмотреть в Мехико, то все-таки следует начать с главной площади Сокало. Это самая большая площадь американского континента, если не считать Вашингтон; впрочем, пространство Молла вряд ли можно считать площадью. В Мехико огромный кафедральный собор, один из старейших в Америке. Рядом находятся раскрытые археологами фундаменты главного ацтекского храма, в 1970-е годы случайно открытые при строительных и ремонтных работах. И при них маленький, изумительного качества музей с прекрасными экспонатами.

Но главное — это Музей антропологии и истории, куда свезены все великие ценности мексиканского наследия. Музеи мира делятся на определенные разновидности в зависимости от того, что лежит в основе их коллекции. Одна основа — это классические коллекции, европейское искусство с XV по XIX век. Есть отдельный класс музеев, которые могут совмещать с классическим новое искусство, то, что возникало после середины XIX века, — это совсем другая история. И еще один набор: это древность, археология и всякие древние культуры, которые во всем мире разные. Так вот, из этих великих древних культур, которых можно штук 10-15 насчитать, некоторые разбросаны по разным музеям. В Китае нет одного музея, где вы можете получить исчерпывающее представление о Древнем Китае. Токийский национальный музей — это далеко не исчерпывающее и довольно специфически подобранное собрание японского искусства. А вот если вы хотите представить себе Мезоамерику, то вы можете составить о ней совершенно полное представление по музею Мехико, потому что все основные шедевры находятся там. Если выбрать 100 самых репрезентативных предметов древнего мексиканского искусства, то 80 из них будет находиться там, 15 — в других музеях Мексики и только 5 — вне страны. И в этом смысле значение Музея антропологии и истории больше, чем значение Египетского музея для древнеегипетского искусства или Музея Бардо в Тунисе для изучения римских мозаик. Антропологический музей в Мехико был сделан по передовому модернистскому проекту 1964 года, который до сих пор не выглядит устаревшим.

Интересный способ ближе понять Мексику — это посмотреть музеи Диего Риверы и Фриды Кало. Они во многом воплотили дух левой мексиканской интеллигенции середины XX века, а она, в свою очередь, во многом определила облик страны на международном культурном рынке и представления о Мексике за рубежом. Независимо от отношения к искусству Риверы и Кало, очень полезно посетить три их дома-музея. Это очень персональные пространства, наполненные вещами.

Когда мы учились в школе, очень много говорилось про ленинский план монументальной пропаганды в 20-е годы. Интересно, что собственно в СССР визуализация монументальной пропаганды была эфемерной. Это были митинги, какие-то временные постройки, но как таковой визуальной пропаганды физического труда и рабочего человека на самом деле было мало. А вот где это было в безумном количестве, так это в Мексике. В министерствах все стены были расписаны Диего Риверой на темы рабочих, труда, образования и так далее. Очень советую сходить, например, в Министерство образования и посмотреть на эти росписи. В Мексике все открыто для посещения. Это, конечно, разительно отличает ее от России: президентский дворец открыт, и можно спокойно туда войти. Если в министерствах есть какие-то культурные памятники, то они все доступны. В Мексике нет идиотского пафоса возвеличивания государства, нет его сакрализации.

Я люблю рынки. В Мексике, как и во всем мире, самая вкусная еда — на рынках. Если ты там долго живешь, ты уже знаешь, на каком рынке что самое вкусное, в какой момент и куда надо идти. Мехико бесподобен, там огромные возможности вкусно поесть. Это удивительное сочетание кухни огромного современного мегаполиса с народной традицией. В каждом квартале есть свои блюда, которые готовят всем известные бабушки и тетушки. С утра раз в три дня они по кварталу возят тележку, звонят в колокольчик. Ты знаешь, что такая-то еда проедет мимо тебя в четверг утром, а такая-то — в пятницу вечером. Ты заранее знаешь, что за ней никуда не надо ходить, ты ее можешь здесь купить. Как ни странно, этот удивительный тип совершенно деревенской жизни в Мехико прекрасно сохранился, и пока он успешно вписывается в рамки этого большого мегаполиса. Наличие гигантских супермаркетов никак не мешает процветанию этого частного бизнеса. Кухня Мексики довольно трудоемкая, может быть, она немного похожа на русскую. Там не столько требуются какие-то особенно изысканные продукты, сколько надо трудно и долго все мельчить, размешивать и томить. Этого никому не хочется делать, поэтому народную еду принято у кого-то покупать.

В Мехико идеальный климат: 25-30 градусов летом и 15-20 зимой. Но он находится на огромной высоте — 2200 метров, и это главная трудность. Там тяжело дышать. Разреженный воздух в сочетании со смогом — это тяжело. Улучшив качество бензина и ужесточив экологический контроль, с проблемой загазованности отчасти удалось справиться. Сейчас я не могу сказать, что там невыносимый воздух. Он тяжеловатый, но все же не такой ужасный, каким был еще лет 15 назад.

Ну и если говорить о каком-то движении, то в Мехико происходит много перемен. Интенсивнее стало развиваться метро, пустили скоростные автобусы, которые соединяют дальние части города, ситуация с общественным транспортом немного улучшилась. Но в целом она несравнимо хуже, чем в европейских городах, чем в Москве. Общественный транспорт в Мехико чрезвычайно утомителен, ибо страшно перегружен. Сам я, когда приезжаю в Мехико, езжу либо на машине, либо на такси — оно там очень дешевое. Комбинация такси с метро оказывается лучше всего, потому что, если ты видишь гигантские пробки, ты понимаешь, что часть пути можно проехать на метро. Если бы ситуация с общественным транспортом в городе была лучше, то цены бы ему не было.

Метро в Мехико удобное и чистое, ходит оно довольно быстро, линий много — штук пятнадцать. Конечно, оно значительно меньше по площади и не такое эффективное, как в Нью-Йорке (где, с моей точки зрения, лучшее в мире метро в смысле удобства). В Мехико не такая разветвленная сеть. Все, что в центре, более или менее охвачено метро, а все остальное обслуживается бесконечными автобусами и маршрутками. Это все, конечно, очень тяжело. Поэтому Мехико — непростой город для перемещения.

Мехико трудно полюбить, но мне это удалось, хотя и не сразу. Это чувство, которое приходило долгие годы. В детстве приезжать туда было для меня утомительной необходимостью. Я должен был все время через этот Мехико проезжать по дороге откуда-то куда-то еще, да и сейчас это не самое большое удовольствие. В какой-то момент я много занимался мексиканской архитектурой — вот тогда приходилось оставаться и много ходить по городу. Эстетически это удовольствие, но чисто физически это довольно трудно. Однако, будучи связанным с той или иной страной, ты постепенно все больше начинаешь ценить ее людей, то место, где концентрируется вся художественная и культурная жизнь, — даже если оно эстетически менее привлекательно, чем умилительные открыточные провинциальные городки. Вот и я привязался к Мехико и теперь по нему часто скучаю.

Окруженная горами долина, где расположен Мехико, если посмотреть на прекрасные старые гравюры и картины, изумительна. Ее красоту можно почувствовать на Рождество, когда большая часть населения разъезжается по родственникам в провинцию. Вдруг в городе оказывается мало машин, небо расчищается и становится голубым, проявляются белоснежные вершины вулканов, которыми окружен город. Лучше отъехать от центра в какое-нибудь высокое место, откуда открываются виды. В это волшебное время на самом деле чувствуешь природную красоту Мехико, которая в обычной жизни трудно уловима.