Александр Фридрихович Филиппов:

Нижний Тагил

Я родился в Нижнем Тагиле в 1958 году. В самом конце 1974 года мы переехали в Москву. Я приезжал с тех пор туда два раза: зимой 1975 года на первые зимние каникулы и еще раз семь лет назад. Просто воспользовался поездкой в Екатеринбург, чтобы на несколько часов заскочить в родной город.

Мы жили в самом центре города, в двух шагах от Драмтеатра, на улице Ленина. Почти все здания в городе, которые я помню, были построены сразу после войны, в 50-е годы или на моих глазах, и никаких архитектурных достоинств они не имеют. Есть исторические фотографии, есть сайты по истории города, сейчас можно узнать, как много было снесено после революции, но я говорю только о том, что сам помню. Мои родители приехали в Тагил по распределению, отец начинал работать директором школы рабочей молодежи в большом районе, который официально назывался Дзержинским, но все его знали тогда и сейчас знают как Вагонку. Строить его начали перед войной, там есть интересные конструктивистские здания, сохранившиеся до сих пор, но для меня Вагонка была местом редких визитов к старым друзьям родителей и, конечно, в кино: первый широкоформатный кинотеатр построили там, и мы туда ездили смотреть «Войну и мир» и «Крепостную актрису». До Вагонки надо было ехать на трамвае почти час, это был другой мир, я там один не бывал. А в моем мире был старый комплекс демидовских зданий — бывшее заводоуправление и господский дом, старая церковь Александра Невского на противоположном от нас берегу пруда, закрытая и превращенная в склад, маленькая сторожевая башня на возвышающейся над городом Лисьей горе. Была старая демидовская больница — в мое время скорее опасные и соблазнительные руины. Сейчас она восстановлена, ее можно видеть в фильме «Приваловские миллионы». И еще было здание Горного техникума, тоже очень старое, спрятанное в глубине парка. На свежего человека все это производит, по-моему, несмотря на отдельные интересные места, достаточно гнетущее впечатление. В последнюю поездку я заходил в свой двор, сделал несколько фотографий. И когда показывал их друзьям, ничего не знавшим о моей старой жизни, они не понимали, что там вообще можно было любить. Действительно, двор — каменный мешок в буквальном смысле слова. А сердцу не прикажешь.

Весь город работал на войну, это военный город. Степень этого вовлечения или включенности в войну я каким-то образом улавливал, но в то время не осознавал до конца. Кругом стояли памятники танкам и висели военные плакаты «Седой Урал кует победу», но я как-то не имел особого повода додумывать это до конца. Основным производством в Тагиле, которое чисто визуально доминировало надо всем остальным, был, конечно, металлургический комбинат. У меня это до сих пор стоит перед глазами. В нашей квартире крохотный балкон выходил как раз на улицу Ленина, на балконе стоял какой-то гипсовый бюст и двухпудовая гиря — поместиться было негде. Но если мысленно снести хлам, выйти на балкон и посмотреть на север, то левее, на западе, можно было увидеть гору Высокую, которая изначально давала железную руду для старого тагильского завода. В наше время даже подходить к ней близко было нельзя, потому что там все было разрыто и почва осыпалась под ногами. Направо, на востоке, видно комбинат. Ржавые огромные тучи, все эти выхлопы, которые поднимались над ним, — довольно зловещее зарево и временами вонь от коксохимзавода. Слово «экология» тогда никто не произносил, но с экологией было довольно хреново.

Название «Тагил» с языка манси переводится как «еще вода» или «много воды». Типичное название — я вот только что узнал, что так же переводилось слово «Мадрид». Жаль, что не знал в детстве. На небольшой реке Тагил для нужд железоделательного завода устроили огромный пруд длиной, по-моему, 14 км. Зимой можно было пройти по нему полтора километра и оказаться за городом в лесу. Еще до лыж отец вывозил меня туда на санках — кажется, лучших фотографий, чем оттуда, с той поры у меня не было. В лесу было хорошо: прекрасные хвойные деревья, которые я до сих пор люблю больше всего. Все названия я помню. Если с берега пруда смотреть на юг, то подальше на западе была гора Голый Камень и гора Долгая, там теперь известный трамплин. На востоке, за прудом, — Корабельный мыс.

Корабельный — потому что на нем когда-то росли роскошные сосны, спиленные на мачты, как говорят, еще при Петре. Лыжники уходили еще дальше, на десятки километров вглубь. Летом можно было далеко уходить на лодке. Без этого пруда, с тех пор как переехал в Москву, куда ни приезжаю, чувствую себя обделенным. Зима, лыжи, лодка и все остальное — то, от чего у меня навсегда осталось ощущение счастья.

Про Горный техникум сейчас пишут, что это старейшее на Урале учебное заведение, открытое по указу Петра, чуть ли не до официального основания города. Рядом с ним — большой, по моим детским понятиям, парк, который очень много значил в моей жизни. Начиная с младенческих прогулок с родителями и кончая первыми свиданиями в школьные годы — все проходило там. Моя школьная приятельница называла его «Булонский лес». Дальше, если двигаться на запад, можно было прийти в еще один большой парк, типичный парк культуры и отдыха провинциального города, с лодками, качелями и комнатой смеха. Был такой местный писатель из рабочих — Бондин, который умер в конце 1930-х годов. Его имя и носил этот парк. Из парка можно было выйти к комплексу зданий, оставшихся с демидовских времен: одну часть занимает музей краеведения, а в другой части был горсовет. Музей я страшно любил, поскольку был большим патриотом своего города. С огромным удовольствием разглядывал типичный набор: от костей мамонта до моделей всех изобретений, сделанных в Тагиле.

Их было очень много. Достаточно сказать, что в Нижнем Тагиле был изобретен первый русский паровоз. Памятник изобретателям, отцу и сыну Черепановым, стоит на центральной площади, модель паровоза красовалась в музее, там же и модель первого велосипеда, сделанного Артамоновым.

Предметом особой гордости был тагильский малахит. Ходили упорные слухи, что малахитовый зал в Зимнем дворце сделан из нашего камня. В бывшем господском доме в свое время нашли переписку семейства Карамзиных, которая касалась, в частности, обстоятельств дуэли Пушкина.

Об этом есть рассказ Ираклия Андроникова «Тагильская находка». Его интересно читать и сейчас. Там и Тагил, и его архитектура выглядят совершенно иначе, чем у меня: роскошное описание особняков и улиц, или там, скажем, «город спит, небо пылает — это из домны пустили шлак». С большим вкусом описаны разные наши достижения. Я все это знал, конечно, мог любому рассказывать часами и раздувался от гордости.

Была еще история с «Тагильской Мадонной», картиной, найденной все в том же особняке Демидовых, которую в 20-е годы Грабарь приписал Рафаэлю. Я помню, что картину, естественно, забрали куда-то в столицы, а взамен отдали нашему художественному музею много каких-то второстепенных картин из запасников, но уже потом оказалось, что это все-таки ошибка, картину вернули в Тагил. Музей у нас хороший, специально выстроенное здание — надеюсь, ей там хорошо. Есть сайт, который прямо сейчас ее рекламирует как оригинальное творение Рафаэля. Может быть, наука еще скажет свое слово в ее пользу.

Если бы я сейчас предлагал пройтись по Тагилу, то сказал бы, что идти надо так. Город начинался от завода. Старый металлургический завод, перестроенный из демидовского завода, стоял рядом с плотиной и носил имя Куйбышева. Сейчас, насколько мне известно, там никакого про-изводства нет, но старые домны все еще на месте. Имеет смысл дойти туда, посмотреть на эту плотину, на этот завод, на изгиб горного хребта над рекой в районе демидовского дома, перейти плотину по реке и подняться на Лисью гору к башенке, — это не очень крутая гора и не очень тяжелый путь. И тогда оттуда можно увидеть практически весь город, большую часть пруда, горы, которые его окружают. Недаром там находилась сторожевая вышка. Оттуда можно спуститься вниз, к парку Бондина и музею, а уже потом двигаться на восток, пока не наскучит.

Моя школа была очень хорошей, «с преподаванием ряда предметов на немецком языке». В действительности почти ничего там на немецком не преподавали — не было таких специалистов. Но это не была еще «спецшкола» в более привычном понимании. Как я помню, не для того она создавалась, чтобы рядовой советский человек мог при желании лучше знать немецкий. Там был другой мотив. Дело в том, что на Урал выселяли поволжских немцев. И в 1950-60-е годы в Тагиле жило много немцев, которые по закону имели право получать образование на родном языке. Школа была частью культурно-языковой политики, но главное, что учили там хорошо. Мы учились не только языку, причем со второго класса, но должны были уметь читать газеты, еще была история немецкой литературы на языке и ежегодные конкурсы переводов. Переводили разное, но был чуть ли не культ Гейне, которого с удовольствием заучивали наизусть. Многие выпускники нашей школы стали довольно известными в своей профессии людьми. Из тех, кого я знаю, ни один не жалеет, что уехал из Тагила, но и ни один не жалеет, что родился и вырос именно там.